Осенний перелом - [5]

Заккендаль тем временем пощупал пациенту пульс, приподнял, подхватив под мышки:

— Господин граф, прошу вас… давайте перенесем пострадавшего на диван.

Подавив вздох, граф фор Циррент подхватил мальчишку под коленки.

— Легкий, — пробормотал Заккендаль, — как бы там еще и истощение не оказалось. Между прочим, как, вы полагаете, расстегивается эта странная одежда? Юноше нужно растереть грудь, и приток воздуха…

— Разрежем, — буркнул граф. Обувь на мальчишке оказалась такая же несуразная, как все остальное, и вдобавок — грязная. Засохшая рыжеватая глина не имела ничего общего ни с черноземом Чародейного сада, ни с жирным илом берега Альетары, ни с бурой землей пригородов.

Доктор подергал крохотный металлический язычок там, где по всей логике должна была располагаться застежка. Язычок дернулся и поехал.

— Потрясающе! — воскликнул Заккендаль. — В жизни не видел ничего подобного!

— Я тоже, — признался граф. — Крайне интересный молодой человек.

Доктор дотянул язычок до низа несуразной одежды, развел полы в стороны, хмыкнул:

— В одном вы, господин граф, ошибаетесь. Этот, хм, молодой человек, извольте поглядеть, девица.

И правда, оказавшаяся под верхней одеждой столь же непристойная нижняя обтягивала худенькую фигурку, ничуть не скрывая небольшую, но очевидно девичью грудь. А узкие штаны не оставляли сомнений, что под ними скрывается ни в коей мере не мужская анатомия.

Только присутствие подчиненного, да еще и низкого сословия, удержало фор Циррента от грязной божбы, достойной пьяного деревенского сброда или одичавшей в море матросни. Этого ему только не хватало для полноты праздника. Девица! Одна, без сопровождающих, в неподобающей одежде, но с дворянским кольцом! С неизвестными, предположительно магическими зельями в пустом дорожном мешке и с повреждением памяти магического же характера. Дай-то бог, чтобы в итоге всплыла банальная девичья дурь, а не грязная уголовщина.

При мысли об уголовщине графу припомнилось шумное дело, ознаменовавшее первый год его работы в Тайной Канцелярии: нечистые на руку маги, столичные сутенеры, мерзавец с корсарским патентом и похищение полутора десятков девиц на ритуальные нужды колониальных шаманов. А потом, по вполне понятной ассоциации, стукнул в голову замшелый, но до сих пор доставляющий изрядно хлопот обычай жертвоприношений на праздники Переломов года. За человеческие жертвы пять веков как смертная казнь, а нет-нет да взбредет какому-нибудь магистру магических наук дурная идея проверить древние рецепты. Просвещенный век, разэдак его! А лучшая жертва, согласно все тем же замшелым рецептам, — юная девственница.

Заккендаль, похоже, подумал о том же. Переспросил:

— Говорите, в Чародейном саду?..

А графу, для полноты картины, вспомнилось из запальчивой речи девицы принятое поначалу на счет Тибериша и потому пропущенное мимо ушей «похитить посреди улицы».

— Ну я ж до них доберусь. Всякий страх потеряли.

Когда начальник Тайной Канцелярии начинал говорить таким свистящим полушепотом, страх обычно накрывал даже тех, кому бояться было нечего. Но, увы, зарвавшиеся волшебники еще не знали, что им пришла пора сушить сухари и думать о вечном.

— Что с девушкой, доктор?

— К счастью, ничего особо страшного, — Заккендаль осторожными движениями прямо сквозь одежду растирал какие-то одному ему ведомые участки на теле девушки. — Общая слабость, наверняка испуг…

— Для испуганной девицы вела она себя весьма нахально.

— Что ж, это делает ей честь. Учитывая магическое влияние на сознание, я рекомендую отдых, легкий ужин без вина, сон и только потом беседу.

— Ей нужно ваше наблюдение?

— Полагаю, нет. Однако перевозить ее сейчас и вообще всячески тревожить категорически не рекомендую. Минимум перемещений, желателен полный покой.

— Я и не собирался, — уверил фор Циррент. — Отдохнет здесь.

Он хотел еще спросить, собирается ли доктор приводить пациентку в чувство, но тут девушка очнулась.

Глава 3, в которой Женю угощают ужином, рассказывают сказки и укладывают спать

Над головой звучали голоса — один уютно мягкий, а второй — рассерженный, злой и колючий. Кажется, говорили о ней, но от попытки прислушаться закололо в висках и закружилась голова. Поэтому вслушиваться Женя не стала, а открыла глаза.

Давешний граф как-его-там возвышался в монументальной позе, скрестив руки на груди, и жесткое выражение на его узком лице явно не сулило ничего хорошего. Впрочем, глядел он не то чтобы на Женю, а как-то рассеянно, будто думал совсем не о ней. Может, просто женских обмороков боится, хмыкнула про себя Женя. Вон, даже уложить сподобился и врача позвать. Если, конечно, этот толстячок в черном — врач, а не какой-нибудь помощник следователя.

Лежать без подушки было неудобно, и Женя приподнялась.

— Лежите-лежите, — толстячок придержал ее за плечи. — Как вы себя чувствуете? Голова болит? Кружится? Слабость?

Точно, врач.

— Низко, — объяснила Женя. Ухватилась за толстячка-доктора, села, стащила куртку. Свернула, пристроила под голову: — Так лучше.

Хотя нормальная подушка была бы, конечно, еще лучше.

— Хорошо. Вы пока не должны вставать.

Вставать и не хотелось. Женя ощущала себя непривычно слабой, даже злость куда-то делась: похоже, злиться просто не оставалось сил. Доктор пощупал ей лоб, заглянул в глаза, придержав веки пальцами, положил ладони на виски. Ладони у него были мягкими и приятно прохладными.