Осенний лист, или Зачем бомжу деньги? - [7]

- Гуманитарная помощь из Канады. Вчера в миссии раздача была. Мне, как постоянному клиенту лучшее дали.

- Ну, ладно, ты иди, Окрошка, отлеживайся, - отпустил его Сидоров.

- Полечиться бы…, - неуверенно сказал Окрошка.

Сидоров вздохнул, взял с подоконника щербатый чайный бокал и набулькал Окрошке граммов сто. Окрошка, вытянувшись в струнку и удерживая равновесие, выпил, крякнул и, поблагодарив 'Ляксеича', упрыгал из приемной. Сидоров сходил в кабинет, принес оттуда деревянный ящик и, придвинув его к столу, уселся и разлил водку по емкостям.

- Ну? Не чокаясь. Царствие небесное рабе божьей Катерине. Пусть земля ей пухом будет. - Сидоров выпил залпом, а Альфред вливал в себя водку медленно и при этом глухо стучал зубами о край эмалированной кружки. Закусили. - Ты ешь, ешь, Альфред. Не стесняйся.

- Спасибо…

Сидоров есть не хотел, утром плотно позавтракал, банку сайры съел и два вареных яичка, да кружку крепкого чая выпил. А Альфред был очень голоден, и поэтому ел много и торопливо, одновременно запихивая в рот и тушенку с хлебом, и огурец и банан. Как бы плохо ему не стало, подумал Сидоров, и хотел уже было слегка его тормознуть, напомнить о вреде переедания после длительной голодовки, но Альфред вдруг остановился сам и откинулся спиной на батарею.

- Все. Хватит, - объявил он. - Так можно и заворот кишок получить.

- Давно голодаешь? - поинтересовался Сидоров.

- Не знаю. Не помню… Дня три, наверное, совсем ничего не ел.

Сегодня что у нас? Какой день?

- Среда сегодня. Второе ноября.

- Среда…, - задумчиво повторил Альфред. - Катеньку в среду убили. Девятнадцатого октября…

И заплакал Альфред, затрясся весь. Полез в карман, достал оттуда грязный носовой платок и стал громко сморкаться. Сидоров плеснул водки.

- Выпей. Полегчает, - сказал он строго. - А потом все мне расскажешь.

Они снова, не чокаясь, выпили. Альфред еще долго плакал. Наконец, успокоился, посмотрел на Сидорова воспаленными глазами, сказал зло:

- Подонки! Твари! Деньги все отняли - черт с ними! Дом забрали, машины, все, что было - пусть подавятся! Но убивать-то? - Альфред снова всхлипнул, попытался взять себя в руки. Сам налил себе и

Сидорову. Выпил, стуча зубами. Перекрестился. - Бандиты! Сволочи! -

И все-таки заплакал.

- Кто убил, знаешь?

Альфред кивнул. Он закрыл глаза, и сидел, не двигаясь, только губами шевелил. 'Бандиты… Сволочи… Катенька моя…', почти неслышно шептал Альфред, и слезы текли по его щекам.

- Так кто? - повторил Сидоров свой вопрос.

- Убивали какие-то отморозки. Сначала насиловали, четверо их было.

Чеченцы, наверное. Черные, веселые. Здоровые, кабаны. Сволочи!

Натешились, потом ножом горло Катеньке перерезали.

- А ты где был, когда над Катей измывались? - зло спросил Сидоров, скрипнув зубами. Он сжимал пальцы в кулак и с трудом разжимал их, он готов был врезать Альфреду по залитому слезами лицу. Чтобы в кровь!

Чтобы белые и ровные зубы Альфреда повылетали к чертовой матери! Но бить его не стал, сдержал себя. За что его бить? Что бы мог сделать этот хлюпик против четверых накаченных бычков? Ровным счетом ничего…

- Меня веревкой к потолочной балке подвесили, а рот скотчем залепили, чтобы на помощь не звал. Катеньке тоже…рот…скотчем…

- И как же ты в живых остался? - подозрительно спросил Сидоров.

- Чудом. Отморозки эти дом бензином облили и подожгли. Следы преступления устраняли, а меня заживо сжечь хотели. Когда дом запылал, огонь по потолку пошел, веревка тлеть начала, порвал я ее.

Хотел Катеньку из пожарища вынести, да не смог - крыша начала рушиться. Я через окно выскочил. Только отбежал на десяток метров, крыша рухнула. Сгорело все. И Катенька сгорела… - Альфред обхватил голову руками и заскулил, как побитая собака, запричитал невнятно.

Сидоров достал из кармана пачку 'Примы' без фильтра и закурил.

Рука, держащая зажженную спичку, дрожала.

- Где все это произошло? - спросил он у Альфреда.

- В Шугаевке, на Катиной старой даче, - сквозь слезы ответил тот.

'На моей даче', - мысленно поправил Сидоров Альфреда. - 'Стало быть, нет у меня больше дачи'.

- Я их всех до одного запомнил, - говорил, глотая слезы, Альфред.

- Всех до одного. Помню каждую бандитскую рожу.

- Зачем? Отомстить хочешь?

Альфред не ответил.

- Ладно, проехали. Дальше что было?

- Дайте мне сигарету, пожалуйста, Алексей Алексеевич, - попросил

Альфред. Сидоров вытащил из пачки гнутую сигарету, дал прикурить.

- Не Мальборо, - предупредил он. - Глубоко не затягивайся.

- А! - Альфред махнул рукой. - Я ведь до Катеньки небогато жил.

Всякую гадость курил - и 'Приму' и 'Беломор'. - Альфред глубоко затянулся и тут же закашлялся. (Сидоров усмехнулся). После первой неудачной затяжки Альфред стал курить осторожно, вдыхая едкий дым маленькими порциями и сплевывая табачные крошки, прилипшие к языку.

- На дворе уже ночь была, - продолжил он свой рассказ. - Я услышал, что к горящему дому люди бегут. Собаки лаяли… Я испугался, подумал, решат, что это я пожар устроил! Ушел в лес, там утра и дождался. А потом в город пошел… Не знал, что делать, бродил по улицам, плакал… Меня в милицию забрали. Я им стал обо всем рассказывать, но мне не поверили. Посмеялись и выгнали. Решили, что я бомж, паспорт-то у меня эти чеченцы забрали… Я тогда еще побродил немного и сам в милицию пришел, только в другое отделение, наше, по месту прописки. Заявление у меня принимать не хотели. Потом к какому-то оперуполномоченному отвели. Я ему все с самого начала рассказал. А меня в камеру… Четыре дня держали. А утром, в понедельник…какое же это число было? Двадцать четвертое, кажется?