Осенний бал - [104]

Потом стены любопытных закрыли от него эту ужасную безмолвную картину.

4

Лаура спешила в детский сад забрать Пеэтера и домой — смотреть, что делает Каннингем там в Бристоле. Старик выглядел все хуже, время от времени принимал таблетки. Было ясно, нервы не в порядке, долго он не протянет. Одно из двух — либо получит инфаркт, либо примет яд. Что-то с ним должно случиться, конечно не окончательно, ведь несколько серий еще впереди, нельзя же главному герою умирать раньше времени. Все рассчитано заранее, сколько будет серий — известно, и жизнь продлится столько же. Он умрет во время последней серии, и не в начале, а скорее ближе к концу. Есть и такие, которые останутся жить, они умрут уже за экраном, тайком от всех. Все полюбили маленькую Аннабель, потому что она маленькая. Никто не любил Каннингема, потому что ему суждено быть несчастным. Лилли любила, а ее никто не любил. Рупрехт был несчастливец, потому что его обманывали. Кого любил Джим, та умерла. Анна не знала, как ей жить дальше. Барбара любила попеременно то Каннингема, то Рупрехта. Ничего не сходилось. Все были несчастливы. И других делали несчастными. Кто намеренно, но большей частью нечаянно. Никакого выхода не было.

Каждый думал о себе. И бог не вмешивался. Даже из телевизора. Даже в самой этой машине, где по вечерам бушевали страсти, но искупления не приносили, а наоборот, взваливали на людей новое бремя. И Лаура тоже не бог. Программа составлена заранее. Зритель не имеет возможности импровизировать. В фильме не может произойти переворот. Фильм — величина неизменная. Только теперь это дошло до Лауры. Большинство фильмов — старые. Там только то, что уже было.

Лаура остановилась на перекрестке. Как раз мигал желтый свет. Какой-то сутулый мужчина в желтой, совсем не идущей ему куртке вышел на дорогу, когда загорелся красный свет. Мужчина не видел, что приближается машина на большой, явно недозволенной скорости. Лаура, хорошо видевшая его в наступавших сумерках, окликнула его. Мужчина обернулся, но не понял, чего от него хотят. И было ясно, что ему все равно не успеть ни вперед, ни назад. Послышался мягкий удар, и машина отбросила его на обочину.

Лаура не могла сдвинуться с места. Она видела, как стали сбегаться люди. Она видела, как из-под тела потекла кровь на дорогу. Она не обратила внимания на то, что сбившая этого человека машина развернулась и укатила. Потом ничего не стало видно из-за спин. А она все стояла не двигаясь. Завыла сирена. Со всех сторон спешили спецслужбы. А миру и так было больно от снега. Небо было темней земли. Над несчастьем медленно плыли облака. Открывая и вновь закрывая звезды. Если бы кто-нибудь поднял голову вверх, он увидел бы прямо над убитым Полярную звезду.

5

Когда швейцар Тео, встревоженный шумом, выскочил на улицу, он увидел, что метрах в двухстах от ресторана произошел несчастный случай. Он подошел ближе. На земле лежал человек в желтой, в синюю клетку куртке, которую Тео сразу же узнал. Первой его мыслью было, что убитый — это тот самый машинист, но он вспомнил, что машинист эту куртку ночью потерял. А этот сбитый был какой-то незнакомый старик. И один только Тео знал, что убит он не случайно. Смерть шла за Тео по пятам. Он знал жизнь и людей, и он точно знал, какого калибра были люди, у которых машинист украл куртку. И еще Тео знал, какого калибра были люди, от которых скрывались владельцы таких курток, так что днем и в лавку выйти боялись. Хорошо он сделал, что с машинистом ближе не познакомился. Уже тогда ночью в лесу он почуял недоброе. Тео исподтишка оглядел собравшихся. Знакомых не оказалось, но сейчас шла такая игра, что ни в чем нельзя было быть уверенным. Он тихо вернулся на службу. Там оживленно обсуждали несчастный случай. Никто не знал убитого. Спросили у Тео, он не знал. Но он ответил бы так же, если бы и знал этого старика.

6

И тут Лаура и Ээро узнали друг друга. В сумерках, разделенные толпой, они нерешительно поглядывали один на другого. Ээро решился первый. Он протянул руку, которую Лаура взяла. Может, отойдем, сказал Ээро, что тут смотреть. Я просто так остановилась, сказала Лаура, будто извиняясь. Они отошли от этого злосчастного места на несколько шагов в сторону. Пару раз Лаура оглянулась на труп, как будто мысли ее были еще там. Ээро понял, что к той виденной им женщине он немножко добавил своим воображением. Это лицо было несколько полней и плотней, чем у того ангела детства, которого Ээро не помнил, а только знал и чувствовал. Но Лаура была все-таки хорошенькая. Ээро предложил пойти в ресторан поблизости, немножко поговорить. И они ушли от трупа Аугуста Каська и пошли к Тео в ресторан, находившийся неподалеку от дома Маурера. Естественно, они не знали желтоглазого швейцара, взявшего у них пальто; естественно, они не знали, чей труп остался там на дороге. Ээро спросил, как ребенок, и Лаура стала рассказывать о ребенке. Но она рассказывала, может быть, немножечко дольше, чем надо, и Ээро это слегка наскучило, ведь поэты сами как дети и поэтому не любят детей, это общеизвестно. Ээро вставил, что он поэт, он ей тогда не соврал. Он сказал свою фамилию, на что Лаура вежливо улыбнулась, хотя такой фамилии не знала, потому что вообще не читала стихов. Но этого она поэту не сказала, а наоборот, попросила, чтобы Ээро что-нибудь почитал. Ээро, который всегда страдал оттого, что стоит в стороне от широких народных масс и не отражает в своем творчестве их радости и печали, был приятно поражен. Девушка кивнула. Ээро прочел несколько танка о панельных стенах и балладу о пункте приема стеклотары. Лаура внимательно слушала, и Ээро почитал еще. Тут ему стало неловко, что он так рисуется. И хотя он нашел наконец своего читателя, он вдруг умолк. Спросил еще что-то о ее жизни. Они заказали вина. Вино помогло избавиться от неловкости. Они сказали, как кого зовут, и обменялись адресами. Теперь они всегда могли встречаться. Теперь им ничто не мешало.