«Осень в горах» Восточный альманах. Выпуск седьмой. - [58]

Пока он находился в Тяньцзине, его чаще всех вспоминали владелец «Небесной террасы» Цуй и слуга Ли Шунь. Слуга за это время недополучил, по крайней мере, два юаня, а хозяин продал водки чуть ли не на двадцать бутылок меньше. Хотя Мудрец частенько ругал Ли Шуня, тот от природы был добрым малым и помнил только чаевые, а не ругань. Тем более что, обругав слугу, Мудрец обычно чувствовал раскаяние, и чаевые увеличивались.

Хозяин Цуй был старым тертым пекинцем и приобрел свой жизненный опыт на практике, без всякой учебы. У него было туловище кубической формы, голова тыквой и крохотные глазки, жадно глядевшие на деньги. Цуй не расставался с длинной трубкой, а в голове у него постоянно роились мысли, такие же неуловимые, как выходивший изо рта табачный дым. Слуга был полной противоположностью хозяину. Высокий и худой, он мог в один присест съесть пять–шесть мисок подсоленной лапши, но никогда не полнел. Его выцветшие, будто полинявшие глаза казались вечно сонными, однако безошибочно отличали настоящие монеты от фальшивых. Таким образом, он полностью оправдывал поговорку: с виду глупец, а на деле — мудрец.

Ли Шунь чистил медную табличку на воротах пансиона, когда вдруг заметил Чжао Цзы–юэ, подъезжавшего на рикше.

— Господин Чжао вернулся! — завопил Ли Шунь.

Тотчас же на улицу, словно вороны, у которых разорили гнездо, выскочили сам хозяин, повар, счетовод и все жильцы, кто оказался дома. Одни схватили чемодан, другие шляпу, третьи жали Мудрецу руки, четвертые с нетерпением спрашивали, будет ли он играть в кости. Все эти рукопожатия и вопросы обрушились на Мудреца, как проливной дождь. Ли Шунь не смог пробиться к Мудрецу. Ему пришлось довольствоваться тем, что он выудил из толпы черно–белую собачку, считавшую своим долгом охранять пансион. От полноты чувств он обнял ее и поцеловал.

Отвечая на приветствия, Мудрец искал глазами Оуян Тянь–фэна, но так и не нашел. Не было среди встречавших и У Дуаня с Мо Да–нянем. Не понимая, что бы это могло значить, Мудрец в расстроенных чувствах прошел в свою комнату, которая к счастью оставалась незанятой, и велел Ли Шуню принести чаю и воды для умывания.

Когда тот вернулся, Мудрец спросил:

— А где господин Оуян?

— Он болен.

— Как?!

— Да, болен.

— Что же ты мне сразу не сказал?

— Господин, вы ведь только что приехали! Мне и словечка вымолвить не удалось.

— Ладно, не болтай! Он здесь?

Мудрец бросил полотенце и хотел было пойти в комнату напротив, но Ли Шунь сказал:

— Его нет дома, он с господином У пошел гулять. Скоро, наверное, вернутся, — Ли Шунь стал наливать Мудрецу чай, а тот, нахмурившись, приказал:

— Ну–ка, расскажи, что происходило в пансионе после моего отъезда!

Ли Шунь растерялся, будто увидел духа или черта:

— О господин, чего только не было за это время! С тех пор как вы уехали, наш пансион невесть во что превратился. Господин Оуян… Я слышал, как господин У и Мо говорили, и господин У говорил, что поступил в банк. То есть это господин Мо поступит в банк, после того как подрался с господином Оуяном!..

— Ты можешь толком рассказать? Сначала об одном, потом о другом! — рассердился Мудрец, но не сдержал улыбки.

— Да, конечно, господин. — Ли Шунь тоже улыбнулся. — Сейчас расскажу все по порядку.. Когда вы уехали, господин Оуян решил, что это господин Ли Цзин–чунь вас выжил, и целыми днями ругал его: то костлявой обезьяной, которая захотела полакомиться лебедем, то общипанным павлином, выставляющим к небу свой красный зад, то макакой, то гориллой, то еще какой–то обезьяной — я и не упомнил, как она зовется. В общем, господин Ли не выдержал и уехал. Вы ведь знаете, он был человек простой: взял да и уехал, не сказав ни слова. Но господину Мо это не понравилось. Он вдруг потемнел, как жареный баклажан, и давай кричать на господина Оуяна. Чем дальше, тем громче, а потом — что бы вы думали? — запустил в него чашкой. Да, чашкой! Но, слава богу, не попал. Господин У с хозяином схватили его, успокаивают, а он так и рвется к господину Оуяну. Мы–то считали его тихим, смирным, а он вон какой, оказывается, когда разозлится! Я как раз тогда вернулся с покупками, тоже стал его успокаивать, а он как топнет ногой, и прямо мне по пальцу, которым я с детства мучаюсь. Я взвыл от боли, криком кричу, палец до сих пор опухший… После господин Мо дал мне юань, так что про боль я и забыл. А сам он тоже съехал! — Ли Шунь перевел дух и продолжал: — Господин У сказал мне, что господин Мо служит теперь в банке и целыми днями считает ассигнации, уже до тридцати тысяч досчитал! Видать, здорово ему повезло — недаром у него такое полное симпатичное лицо и большие уши [46]! А когда господин Мо съехал, господин Оуян сразу заболел. Это сказал мне господин У, а он все знает. Господин Оуян такой грустный ходит, скучный, но позавчера я тайком понюхал его микстуру, а она водкой пахнет…

— Врешь! — оборвал его Мудрец, не зная, сердиться ему или смеяться. — Хватит болтать. Сбегай лучше, купи сладостей, так чтоб на троих хватило.

— Ну, а сейчас все было ясно, что я говорил? — с заискивающей улыбкой спросил Ли Шунь.

— Да, вполне ясно.

— А сколько стоит каждое слово, господин?