«Осень в горах» Восточный альманах. Выпуск седьмой. - [56]

14^{00 –}15⁰⁰— английский язык (по вторникам и четвергам).

15^{00 –}16⁰⁰— устный и письменный счет.

16^{00 –}17⁰⁰— развлечения, гимнастика (по понедельникам, средам и пятницам).

17^{00 –}18⁰⁰— музыка и пение (по вторникам и четвергам).

Воскресенье:

До обеда — повторение древних текстов.

После обеда — посещение ресторанов или кабаре».

Таково было расписание занятий барчука Яня. Его отец, бывший член парламента Янь Най–бо, отличался суровым характером, что ясно видно из составленного им лично расписания. Барчук был красив, но тщедушен, хотя три раза в неделю занимался гимнастикой, совершал прогулки по своему мощеному двору, а по воскресеньям даже выходил в свет. И несмотря на свою суровость, господин Янь Най–бо был несколько удручен такой худобой сына.

Мудрец тратил на занятия с барчуком всего два часа, а остальное время вращался в свете. В опиекурильнях и притонах японского сеттльмента он ежедневно встречался с политиками, военными, юристами, членами парламента, бандитами, хулиганами, и все они твердили, что Мудрец человек незаменимый. Они охотно брали у него деньги, курили его египетские сигареты с золотым ободком, пили за его счет вино «Красавица» и матерились. Вдобавок у каждого из них была наложница. Естественно, что теперь Мудрец со стыдом вспоминал свое житье в Пекине, когда он одной рукой листал учебники, а другой играл в кости. Дружелюбие и расточительность людей, с которыми он сблизился сейчас, и не снились его пекинским друзьям.

А тут еще, к великой радости Мудреца, чуть ли не через неделю после того, как он начал заниматься с барчуком, господин Янь Най–бо стал запросто называть его «стариной Чжао», а однажды вечером, после легкой выпивки, похлопал его по плечу и даже назвал сынком. Мудрец изумился и окончательно уверовал в свою необыкновенную способность покорять людей.

Когда в газете сообщили, что университет Прославленной справедливости распущен, Чжао криво усмехнулся: эта новость стоила не дороже самой газеты. Теперь он небрежно произносил имена разных знаменитостей, а от всяких там Оуянов и Мо Да–няней был так же далек, как от «Великого учения» или «Соблюдения середины» [43], которые он зубрил в детстве. Его речь все чаще изобиловала словами «политика», «движение», «пост», а то и «партия радикалов», и на их фоне выражения, прежде помогавшие ему бороться за место председателя студенческих собраний, звучали архаизмами. Лишь изредка он вспоминал о Ван, но ею можно было только любоваться, а не наслаждаться — в отличие от женщин, с которыми он сталкивался теперь.

Барчук еще не выучил английского алфавита, когда Мудрец поделился с его отцом соображениями насчет барышни Тань. Янь Най–бо одобрил намерения Мудреца и даже согласился помочь ему, поскольку считал «свободную любовь — уделом свиней и собак, а увлечение проститутками и наложницами — благородной склонностью настоящего мужчины». Отныне, чтоб поддержать свой престиж, Мудрецу оставалось лишь следовать наветам хозяина, которым он и сам был не чужд.

* * *

Незаметно пролетела зима, начался весенний разлив, и в реках прибавилось воды. Мудрец с нетерпением ждал вестей о Тань Юй–э, но его всемогущий хозяин почему–то отмалчивался. Иногда Мудрец заводил об этом разговор с Чжоу Шао–лянем, однако и тот ничего не делал, только сочинял новые стихи. Мудрец так страдал, что глаза у него ввалились, он лишился сна, аппетита и находил утешение только в водке. Однажды, кое–как перекусив в харчевне «Совместное счастье», Мудрец, снедаемый тоской, возвращался в гостиницу. Оживление в японском сеттльменте стало привычным и уже не радовало, а скорее раздражало. Но слова, которые ему шепнул привратник, окрылили его:

— Господин, вас ждет какая–то женщина, она у вас в номере.

Мудрец словно безумный ринулся в свою комнату. Там действительно была женщина, но какая старообразная, жалкая! Лицо желтее банана, заплаканные глаза, потрепанный синий халат…

— Кто ты? — разинул рот Мудрец, невольно глотнув гостиничного воздуха, пахнувшего опиумом.

— Тань Юй–э, — робко ответила женщина. — Разве ты не узнаешь меня?

— Зачем ты пришла? — Мудрец сел на кровать и сунул в рот сигарету.

— Значит, ты меня больше не любишь?! — зарыдала женщина, утирая рукавом слезы.

— А кто виноват, что ты так изменилась?

Мудрец яростно чиркнул спичкой и несколько раз затянулся.

— Просто я сейчас меньше напудрена, а ты в прошлый раз больше выпил. Как все это ужасно!

— Ну, так зачем ты пришла?

Тань Юй–э попыталась сдержать слезы.

— Говори, говори, старушка!

Женщина наконец овладела собой:

— Господин Чжао, я пришла к нам с мольбой. Вы ведь уроженец Маньчэнского уезда?

— Да.

— Я тоже, поэтому и пришла к вам за помощью.

Услышан, что Тань Юй–э его землячка, Мудрец заметно смягчился:

— Что с тобой случилось? Расскажи!

— Я уехала из дома шесть лет назад, поступила в здешний пединститут и вышла замуж за одного юношу, вашего однофамильца. Но через год он умер! Институт я бросила, работы не нашла, а домой не могла вернуться — родители от меня отреклись. Единственное, что мне оставалось, это снова выйти замуж, иначе я, умерла бы с голоду. И вот с улыбкой на устах и с болью в сердце я начала ловить мужчин! Мне было тогда двадцать пять, я еще не успела подурнеть, да и одета была лучше. В общем, через три месяца после смерти мужа я подцепила одного торговца солью и спала с ним, потому что не было другого выхода. По ночам, когда он храпел, я плакала. Но и тут мне не повезло: торговца убили солдаты и дочиста ограбили. У меня ничего не осталось, кроме собственной жизни…