- А учительница?
- Формально все в норме, - беспечно возразил Игорь Петрович. - А твое великодушие изобретет что-нибудь, чтобы ее и себя успокоить.
- Игорь, какой ты иногда равнодушный! Любишь себя, свой дом, семью. А к чужим... Ты не сделаешь намеренно дурного, но... тебе все равно, что с другими...
Он надулся. Он не раз убеждался, что у нее своя линия поведения, с его точки зрения, почти всегда непрактичная. Может быть. Он был беспечен и благоразумен, ее здоровый, сильный, жизнерадостный муж. Он был настолько здоров, что все беспокоящее и неприятное инстинктивно от себя отстранял.
Он надулся, ушел в кабинет. Она лежала на широкой тахте без движения, каменная.
Сна нет. Глаза не смыкались.
Она привыкла жить в двух планах. Общественный, где она самостоятельно мыслящая, отвечающая за все сама личность. Домашний - милый, уютный, беспечный, который мог быть только с ним, не мог быть без него.
Почему она не хочет обсудить с Игорем, что свалилось на них? Чутье, вернее, опыт подсказывал: не надо, он не поймет. Ведь он сказал: ничего не случилось.
Анна Георгиевна не могла заснуть. Сон бежал от нее.
Через час или два он вошел, не зажигая электричества, тихонько разделся. Слышал он, что она не спит, окаменевшая?
- Моя богиня Афина, - привычно звал он, даже когда она спит, когда очень устала. Сегодня нет. Осторожно, стараясь не скрипеть пружинами тахты, улегся. Мгновенно уснул.
...Вот дом Ольги Денисовны. Старый купеческий особняк. Две кариатиды в греческих тогах поддерживают обращенный к бульварам балкон. Дверь почему-то оказалась незаперта, Анна Георгиевна вошла без звонка в полутемную, заставленную шкафами и разной домашней утварью прихожую, показавшуюся ей мрачной, особенно по сравнению с ее собственной чистенькой, светлой квартиркой. И комната с высоким лепным потолком в одно окно была узка и длинна, видно было, что она лишь небольшая часть когда-то просторного и, наверное, эффектного зала, перегороженного и поделенного в первые годы Советской власти на несколько тесных комнатушек. Потертый диван, выцветшие занавески, неубранная посуда на столе и какие-то еще уловленные наблюдательным глазом Анны Георгиевны признаки говорили о неуютном житье-бытье учительницы.
Так вот кто та спортсменка, "бывшая звезда", не раз встречавшаяся ей на бульварах! Дома она выглядела скучнее и проще, за бывшую звезду, пожалуй, не примешь: унылость в лице и морщины густо набежали на лоб и к вискам.
- Садитесь, - пригласила Ольга Денисовна.
Они сели рядом на диване. Учительница молчала, не помогая пришедшей начать знакомство.
- Жаль, Ольга Денисовна, что мы не знали вас близко. Не судите меня слишком строго. Одних средних школ в нашем городе восемьдесят. А детские сады! А сельские школы!
- У вас большая работа, большая ответственность, - сдержанно ответила Ольга Денисовна.
Странно, что она не узнавала завгороно на бульварах. Впрочем, так была вся в себе, поглощена своими невеселыми мыслями, что ничего не замечала. Люди, жизнь шли мимо, не задевая ее.
- Будем действовать, Ольга Денисовна? - спросила Анна Георгиевна. - Вы хотите вернуться в свою школу?
- При теперешнем директоре - нет.
- Вы считаете, его надо уволить? Куда-то перевести?
- Не хочу брать на душу грех.
- Пожалуй, такая ваша позиция есть непротивление злу.
- Не знаю. Не хочу брать на душу грех. Да и не станете вы его ни увольнять, ни переводить. Слова.
Анна Георгиевна вздохнула. Не слова. А где выход?
Чиновник, без сердца, с одним лишь соображением, как прочнее закрепить свою карьеру, добиться внешнего порядка и благополучия, иногда показного, ловкий, практический, найдет лазейку ускользнуть из трудной ситуации. Подымет заступника доказать, что и вины-то нет.
Убил человека - вина, а тут что?
А что душу ранили? И не только учительнице. Ребята всё видят, всё знают, всё понимают. Если мы равнодушны и бессердечны, дано ли нам воспитывать большие чувства в учениках?
А старший инспектор? У этой другое оружие: улыбки и лесть.
Товарищ завгороно, открылись глаза? Идиллия кончилась? А жить надо. Работать надо. Думай, думай, Анна Георгиевна.
- Ольга Денисовна! Зачем вы тогда не пришли поделиться? Рассказали бы, что происходит? Заперлись в раковину, как улитка.
Ольга Денисовна, при появлении завгороно оскорбленно замкнувшаяся, сейчас внимательно на нее поглядела.
Моложава, привлекательна, взволнована. Она права: если бы тогда побороться? Быть бы увереннее.
- Таких, как вы, надо защищать, - как бы слыша ее мысли, говорила Анна Георгиевна. - Вы не умеете отстранять плечом. И толкаться локтями.
- Не умею, - презрительно покривила губы учительница.
"И счастливой не умеет быть", - подумала Анна Георгиевна, снова окидывая взглядом не располагающую к уюту, одинокую комнату. Только книги ее украшали. Грубо сколоченная, незастекленная полка сплошь занимала стену, маня пестрыми корешками книг. И крупное фото молодого человека с высокой шеей, чуть откинутой назад головой, ясным, открытым лицом.
- Муж, - сказала Ольга Денисовна, поймав ее вопрошающий взгляд. - Убит на войне.
"Могла бы быть счастливой, - подумала Анна Георгиевна. - Тридцать лет после войны, а все встречаешь жертвы".
