- Ребята! Двинем всем классом в гороно, - вдруг сказал кто-то, захлопывая приключенческий роман. - Станем грудью за Ольгу Денисовну.
- А что? И верно. Выскажем коллективное мнение учеников.
- Ребята, а ребята! Напишем петицию.
- Чепуха, не пройдет. Мы не английский парламент. Наше оружие - устное слово.
- Вообще безобразие, ребята, сидим как ни в чем не бывало, ведь знаем, что приехал газетчик, в гороно обсуждают письмо Королевы Марго, а мы сидим, паиньки, детки...
- Верно, ребята, пошли!
Класс зашумел. Один за другим поднимались, хлопали крышками столов.
- Спокойно! - повысила голос староста класса Мила Голубкина. - Там без нас разберутся.
- Леди и джентльмены, тем более нам здесь нечего ждать, - твердил свое Гарик Пряничкин. - Она не придет.
- Ладно, - неожиданно сдалась Мила Голубкина.
Она испугалась, вдруг ребята и верно двинут всем классом в гороно, поднимут гвалт. А спросят с нее.
- Ладно, расходимся, - согласилась староста класса. - До звонка десять минут. Совещание там, наверное, кончилось, но к чему Королеве Марго приходить под самый звонок? Расходимся, ребята, по домам. Тихо, не топать. Я отвечаю. Не подводите, ребята.
В ней жил инстинкт благоразумной практичности, в этой нешумной, уверенной, не ведавшей сомнений и колебаний пятнадцатилетней общественной деятельнице.
Девятиклассники улетучились из школы так быстро, ничем не нарушив порядка, что Мила Голубкина удовлетворенная пошагала домой, спокойно радуясь жизни.
Ульяна и Женька, как всегда, вышли вместе. Впрочем, они близкие соседи, почему бы им не возвращаться вместе из школы? Некоторое время шли молча.
- Что у них там, а? - задумчиво спросила Ульяна.
- Борются за правду. Королева Марго не подведет. Обещано - сделано. Не подведет.
- Мой отец тоже, - слегка смущаясь и краснея, сказала Ульяна. - Отца пригласили в гороно.
- Твой отец мировецкий мужик, - сказал Женька.
- Да, - согласилась она.
В суждениях ребят об отцах нередко слышалось: "Прошлый век. Тот же двадцатый, но уже прошлый. Папы и мамы, вы поколение послевоенных лет. Вы ютились в подвальных этажах и коммунальных квартирах, носили тряпье, ели впроголодь, что дадут по карточкам, вы думали словами и мыслями очередного номера газеты. А мы хотим думать своим умом. Глядеть своими глазами".
Примерно так рассуждали некоторые ребята, гордясь и щеголяя независимостью и смелостью мысли. Громче всех Гарик Пряничкин. В суждениях Гарика была ухмылка, неприятная Ульяне. Ей казалось, что, слушая Гарика, она изменяет отцу. Она не желала изменять отцу. С Гариком против отца? Ни за что! Но не всегда хватало находчивости вступать с Гариком в спор. Уж больно он был языкастый. Из школы выставили Ольгу Денисовну. Что выставили, ребята были уверены: не угодила директору, так считали они. А Марья Петровна у директора ходит в любимчиках. Марья Петровна, как и староста их класса Мила Голубкина, ни в чем не сомневается, ничто ее не смущает, не вызывает вопросов. Невозмутимость булыжника.
На уроках во время объяснений учительницы ребята нередко всем классом следили за ней по учебнику.
- Во дает! Слово в слово! - почти громким шепотом восхищался кто-нибудь.
Марья Петровна не слышала. Она умела не услышать то, что ей было невыгодно. А после урока юрк в кабинет директора.
- Освещает обстановку, - говорил Гарик Пряничкин.
Ольга Денисовна не юркала в директорский кабинет. И что же? В нетях.
- Заключаем, - усмехался Гарик, - такова жизнь, детки. Жизнь сложна и противоречива, детки.
- Товарищ депутат, объясни, - спрашивала Ульяна дома отца. - Ведь он верно говорит, жизнь сложна и противоречива. А мне не хочется с ним соглашаться.
Отец отвечал:
- В собственный пуп смотрит твой Гарик. Ни до чего ему дела нет, лишь до себя. Одно на уме: давай, давай! А красивые слова, что с них? Дунь, и рассеются. Как дым.
- Товарищ депутат, когда вы были молодые, вы были лучше нас? спрашивала Ульяна, готовая услышать: "Да уж, получше. Ни джинсов, ни мини, ни косм до плеч. Своим горбом, вот этими лапами страну из руин поднимали и подняли..."
Что-то в этом роде ожидала услышать Ульяна.
Отец отвечал:
- Лучше вас не были. По-своему и плохие и хорошие были. А вы против нас другие.
- Какие мы, другие?
Сложный вопрос, сразу не объяснишь. Отец не брался все объяснять.
- Жизнь полегчала, вы побогаче нас, когда мы молодыми были, живете, говорил отец. - Образованность куда выше нашей. В Москве, в Третьяковку, помнишь, очередь? Сколько часов продежурили? А к нам из столицы театр на гастроли приедет, без моего депутатского билета сунься-ка, ночь простоишь.
- Папка, не привирай, много ты меня своими депутатскими привилегиями балуешь?
- Не много. И того бы не надо. Я о том, что к культуре у нынешней молодежи тяги больше, если внимательно на жизнь поглядеть. Но и к пивнушкам и ресторанам тоже замечается тяга, это уж минус. Этого минуса у вас, нынешних, больше, чем было у нас, таиться не станем. Тут не прогресс. Да еще старичков-ворчунов развелось среди молодежи. Двадцати не исполнилось, на папашиных хлебах, своей копейки не заработал, а оратор! а прокурор! Все и всех подряд судит. Я таких сорняками зову. Сорняк, он нахальный, в глаза так и прет. И вроде, кажется, много его. Больше, чем на самом деле есть. А есть. Но знаю, и ты, Ульяна, знаешь, не дай бог, стрясется над государством беда, война грянет или там еще, подниметесь, как мы поднимались.
