Осень Овидия Назона - [59]

Фемистокл долго молчал, растеряв и слова, и мысли. Для того ли его Дорион так благороден и учен, чтобы терпеть столько зла, чтобы оставаться всю жизнь нищим и одиноким?

— Может быть, я не прав, сынок, но ты был несправедлив к себе, когда задумал это благородное, но почти не выполнимое дело. Если бы твой отец был богатым всадником, имел поместье, земли, виноградник — тогда отец бы помог, и твой замысел мог бы осуществиться. Но что можем мы сделать, бедные вольноотпущенники? Должен признаться, что я совсем недавно расплатился с долгами. Все эти годы на новом месте я трудился неустанно, чтоб выплатить долг за дом, чтобы отдать зятьям приданое, которое было им обещано. Я не хочу Аристида назвать скопидомом, но знаю, что для него представляет ценность и самая маленькая монета. Он отдает деньги в долг на проценты. У братьев большое стремление обогатиться. И, надо сказать, есть у них умение. Если бы ты сегодня захотел покинуть мой дом, чтобы отправиться в Томы, то я бы мог тебе дать самую малость, только на пропитание. Я спрошу у тебя об одном, сынок. Не сердись. Скажи мне от всей души, не можешь ли ты отказаться от своей затеи? Твой господин не одинок. Я слышал, что у него не отобрали ни поместье, ни денег, накопленных им. Не думаешь ли ты, что он и без тебя выберется из беды? А мне, старому и больному, ты бы принес великое утешение. Я не настаиваю и не уговариваю тебя, я прошу только подумать об этом.

— Что мне ответить тебе, отец? С малых лет ты учил меня благородству. Я прочел сотни книг, в которых люди размышляют о добре и зле, и я выбрал для себя — добро. Когда случилось горе в доме моего господина, я подумал: может быть, помогу госпоже Фабии в переписке книг, которые были ей нужны после ухода господина. Я был уверен, что она много сделает для него. Я десять лет был свидетелем добрых отношений между мужем и женой. Я видел, с каким уважением относился поэт к своей Фабии, как часто старался порадовать ее дорогими подарками, как постоянно заботился о ней. Но вот случилась беда, и я увидел, что Фабия не проявляет должной заботы о бедном господине Прошло несколько лет, а ничего не изменилось. Как ни странно, но жена Овидия Назона, бывая во дворце, не смогла поговорить с императором и вымолить прощения. Когда приходят скорбные письма господина, госпожа плачет и несколько дней сидит взаперти. А потом, разодевшись в самые дорогие одежды, она отправляется во дворец к своей любимой Ливии, которая ни разу не подала ей надежду на спасение мужа. Когда я понял, что господину не на что рассчитывать, я еще больше прежнего захотел отправиться к нему. За эти годы я накопил кое-что на дорогу в Томы и к тебе в Пантикапей. Если бы не разбойники и не буря, которая застигла нас в море и чуть не лишила жизни, я бы добрался до города Томы. Чем-то я помог бы, а потом приехал бы к тебе, отец, навсегда.

Дорион умолк и долго думал, как лучше объяснить.

Давай, отец, решим сообща: я станусь сейчас с тобой, буду работать. Ты ведь писал, что здесь нужны переписчики. Если есть у тебя знакомые грамматики и судьи, помоги мне получить у них работу. Я оправдаю твое доверие. Пройдет немного времени, и когда будут у нас деньги, ты позволишь мне совершить задуманное путешествие во имя благородства. Я понимаю, что это будет не скоро.

— Ты разумно решил, сынок. Я рад, что, наконец, мы под одной крышей. Мне доставит большую радость помочь тебе в твоих делах. Уже завтра ты встретишься с нужными тебе людьми.

— Прости, отец, я причинил тебе много огорчений и мог показаться тебе равнодушным сыном и братом: я еще ничего не узнал о сестрах. Скоро ли я их увижу? Ты писал, что они рядом. Может быть, зайдем к ним?

Дальнейший разговор очень огорчил Дориона. Отец ни разу не написал ему о своих бедах, о своем одиночестве, о том, что вовсе нет большой дружной семьи. И вот он узнал о жестокости Клеоники, о равнодушии Аристида. Он был удивлен, когда отец признался, что давно уже не бывал в доме дочерей и почти никогда не разговаривает с Клеоникой. Эпиктета добра к нему, но он боится Андрокла и не ходит к ней. Чем больше Дорион узнавал о жизни отца, тем тяжелее становилось у него на сердце. Только теперь он понял, как был одинок старик, как ему нужен был рядом его единственный сын.

— Знаешь, отец, когда я увидел своих сестер через десять лет после разлуки, уже взрослыми девушками, они показались мне прекрасными. Мне кажется, что тогда невозможно было предположить, что приветливая Клеоника, с доброй улыбкой на лице, может оказаться такой жестокой, расчетливой и, я бы сказал, глупой. Да мы просто не знали ее. Я — потому что жил вдалеке, а ты — потому что всегда был занят, и не так уж часто говорили вы по душам. Теперь я представляю себе, что твои разговоры о благородстве смешили ее еще в детстве. Когда же она стала богатой и независимой, она отбросила все то, что считала ненужным, и стала жить так, как ей хотелось. А главное — как хотелось ее мужу. Я рад, что Эпиктета оказалась другой. Мне кажется, что она тебя понимает, отец, если так отважно защищает тебя, и мужа заставила относиться к тебе с должным почтением.