Осень Овидия Назона - [23]

— В крайнем случае, вы найдете приют в доме нашего отца, — говорил Аристид. — Но и хозяин корабля еще не отказал нам.

А рабы-грузчики все тащили на спинах амфоры с оливковым маслом, глиняные сосуды с солеными маслинами, тюки тканей, каких нельзя было купить в Пантикапее.

Солнце уже клонилось к закату, когда Никострат, хозяин корабля, весь взъерошенный, вспотевший и уставший, показался у причала. Он что-то сказал о том, как невыгодно возить людей и насколько разумней для корабельщика возить грузы. Но не отказал Фемистоклу. Наоборот, он потребовал денег вперед и сказал, что не станет возражать, если его спутники уже сейчас погрузят свой скарб и устроятся на палубе в прохладном местечке.

Как счастлив был Фемистокл, когда обрел свое место на корабле и когда показал Дориону весь свой груз, предназначенный для нового дома.

Прощание было долгим. Оно длилось ровно столько, сколько стоял на причале корабль Никострата. Дорион долго говорил с отцом, повторяя обещание приехать к ним по возможности скорее. Фемистокл обещал сыну подыскать ему занятие у богатого ритора, из тех, кто служит при дворе Боспорского царя, Дорион клялся, что поведет разговор с Овидием Назоном тотчас же, как вернется в Рим.

— Ты предупреди его, что в начале будущего года покинешь Рим, — говорил Фемистокл. — Раньше не придется, не будет у тебя денег на дорогу. Ты должен скопить, бедный мой Дорион.

— Но если я могу скопить, я уже не бедный, — смеялся Дорион, стараясь показать отцу, что его не печалит отъезд близких, не печалит потому, что они уже не рабы, а вольноотпущенники, даже не обязанные жить под кровом своего бывшего хозяина.

— Милая Эпиктета, — говорил Дорион. Ты еще совсем юная, а уже умелая и разумная. Я уверен, что ты станешь заботливой женой хорошего человека. Я желаю тебе счастья. Печально мне, что не могу сделать тебе сейчас дорогих подарков, как положено каждому брату из греков. Но это я наверстаю.

Клеоника, занятая укладыванием вещей на палубе, вдруг все бросила, подошла к Дориону и сказала:

— Не задерживайся, братец. Настало время нам объединиться под одной крышей, чтобы никогда уже не разлучаться. Юность наша прошла в печали о тебе. Десять лет мы тебя не видели. Чтобы читать твои письма, редкие и короткие, я научилась грамоте у отца. Помни, мы любим тебя. Мы взяли с собой много шерсти и будем ткать, чтобы сшить для тебя теплый плащ.

Говорят, там зимы суровы. Мы будем ждать тебя, Дорион.

Клеоника заплакала, а вслед за ней залилась слезами Эпиктета. В это время Никострат велел покинуть корабль всем, кто не плывет к берегам Понта. Гребцы из рабов сели за весла, грузчики сошли на берег, Дорион стал прощаться.

— Я буду стремиться к вам, мои дорогие. Наша разлука теперь ненадолго. Я буду ждать ваших писем и буду молиться за вас.

— Помни, Дорион, я уже стар, — сказал с грустью Фемистокл.

Они обнялись и долго стояли прижавшись друг к другу. Они расстались лишь тогда, когда Никострат прикрикнул на них.

Дорион долго стоял на берегу и все смотрел на уходящий корабль, пока он не скрылся в туманной дали.

Вернувшись в Афины, он снова посетил храм Эрехтейона, поклонился Афине, величаво стоящей посреди Священной горы, и отправился в обратный путь. Он тревожился, не рассердится ли господин Овидий Назон за долгое отсутствие.

ПЛАЧ В ДОМЕ ОВИДИЯ НАЗОНА

Уже второй месяц гостил Овидий Назон у своего друга Котты Максима, на Эльбе. Прекрасная вилла, построенная Валерием Мессалой, отцом Котты Максима, располагала к отдыху и раздумью. Овидий Назон любил своего молодого друга, а пребывание на вилле напоминало ему дни юности, когда он, начинающий поэт, был обласкан Валерием Мессалой и благодаря покровительству влиятельного друга очень быстро завоевал признание именитых римлян. Воспоминания о днях юности всегда были большим утешением для Назона, особенно сейчас, когда ему было уже пятьдесят и немного поутих шумный успех, вызываемый каждым новым произведением. Однако ходили по рукам списки стихотворений из книги «Метаморфозы», и молодые, образованные римляне с восторгом читали на пирах полюбившиеся им стихи. Овидий Назон настолько привык к такому выражению признания, что не придавал значения похвалам друзей, услышавших строки из «Метаморфоз» и запоминавших что-то особенно благозвучное и привлекательное. Но похвалы Котты Максима Назон принимал как награду. Может быть, потому, что и сам Максим был человеком одаренным, с большим вкусом.

— Назон, ты счастливейший из смертных, — говорил Максим, прогуливаясь с Назоном в своем великолепном саду. — Я не могу вспомнить поэта, которого бы так рано признали и так долго любили. Я свидетель тому, как ты отважно пытаешься объять необъятное. Твои «Метаморфозы» рисуют гигантскую картину жизни и бесконечных превращений. Это прекрасно! Мы, благодаря тебе, становимся свидетелями необычайных чудес. Я был в восторге, когда прочел у тебя о том, как из хаоса рождается мир и как начался бунт гигантов.

— Мне и самому было занятно проследить за тем, как из хаоса родился наш прекрасный мир, — рассмеялся Овидий. — Когда моя Фабия прочла первую книгу «Метаморфоз», она сказала, что у меня поразительная фантазия и что мне покровительствует Каллиопа.