Осень Овидия Назона - [18]

— Я рад, мой Дорион, что ты вырос честным и порядочным. Это лучшее украшение человека и признак достоинства. Я хотел бы, чтобы мои потомки были людьми благородными. Как говорил поэт Анакреонт:

Поредели, побелели

Кудри, честь главы моей,

Зубы в деснах ослабели,

И потух огонь очей.

Сладкой жизни мне немного

Провожать осталось дней:

Парка счет ведет им строго,

Тартар тени ждет моей.

Не воскреснем из-под спуда,

Всяк навеки там забыт:

Вход туда для всех открыт —

Нет исхода уж оттуда[6].

Пусть мы вкусим немного нектара свободы, а там можно и в Тартар сойти.

ПУТЕШЕСТВИЕ В ДЕЛЬФЫ

— Что же ты, отец, так загрустил? Для тебя настали часы радости, и это продлит твою жизнь. Ты так нужен нам. Без тебя все мы — никто. Твои советы и мудрые размышления, твое многотерпение — все это богатство, заменившее нам сокровища именитых. Не будем печалиться и не станем откладывать посещение оракула Дельфийского. Учти, что я никогда не бывал в Дельфах и это для меня великое таинство, которое стоит многих трат. Я наслышался таких удивительных вещей, связанных с Дельфами, что только и мечтал попасть туда и постоять у священного алтаря, откуда вещает Пифия.

Спрятав на груди драгоценный пергамент — свидетельство вольноотпущенника, Фемистокл вместе с Дорионом отправился в Дельфы.

Накинув свои новые плащи и надев широкополые шляпы, Дорион и Фемистокл начали путешествие, взяв с собой корзинку с припасами и большой тыквенный сосуд для вина, смешанного с водой. Фемистокл взял с собой денег, чтобы оплатить жертвоприношение у алтаря Дельфийского оракула и внести плату за прорицание. А если останутся деньги — побывать на каком-либо зрелище в прославленном театре в Дельфах.

На склоне дня, когда им захотелось поесть и отдохнуть, они присели в тени олив и были очень довольны тем, что теплая погода благоприятствует их путешествию.

Вокруг зеленой долины причудливые изгибы холмов таили еще невидимые для них красоты. А когда они поднялись на самый высокий холм, перед ними открылся вид на бескрайние дали. Где-то на зеленой вершине сверкали на солнце колоннады храма Аполлона, а в долине, вблизи небольшой деревушки, паслись стада овец. Промчались всадники на быстрых конях, пронесся на колеснице богатый господин. Они шли дорогой, которую им указал встречный путник. Он возвращался из Дельф, удовлетворенный предсказанием.

Уже темнело, когда на дороге показалась небольшая харчевня, а неподалеку от нее горели костры. Здесь заночевали путники, которым предстояло провести ночь под звездным небом, так же, как и Фемистоклу с сыном.

Горячая овощная похлебка показалась им очень вкусной. Довольные первым днем своего путешествия, они подсели к людям, расположившимся на ночлег на зеленой траве.

Человек средних лет пробормотал что-то в ответ на приветствие Фемистокла и продолжал свой разговор с пожилым худым господином со впалыми щеками, обрамленными скудной седой бородкой.

— Мне повезло в жизни, — говорил простодушный толстяк старику. — Жена моя, женщина красивая и достойная, отличается удивительной расчетливостью. Не потратит и лишнего обола.

Она скромна и так старательна в ведении хозяйства, что соседи умирают от зависти. Представь себе, она никогда не отдыхает. Когда свободна от приготовления пищи, тотчас садится за прялку. Дочерей, а их у меня четверо, она приучила прясть и ткать. Скоро мы станем продавать шерстяные плащи — и посыплются денежки, как из рога изобилия. Я их очень ценю, моих дочерей, но не балую, нет, я не хочу растить бездельниц. А сосед мой…

— Да замолчи ты, болтун, — проквакал старик, разглядывая при свете костра изношенную одежду толстяка. — Что ты все хвастаешь. Все бормочешь об одном и том же. Ты лучше скажи, много ли у тебя доходу и как ты добываешь пропитание для семьи. Я вижу, что плащ твой поизносился и сандалии потерты, словно ты уже проходил в них целый век. Куда ты торопишься? Не в Дельфы ли?

— В Дельфы, но не к оракулу, а потрудиться для людей. Я торгую сандалиями. Сколько туда приходит людей в истоптанных сандалиях, вот я и выручаю их. Я тружусь и могу стать очень богатым…

— Богатым можно стать только тогда, когда все рассчитано и записано. Когда не страдаешь обжорством, как ты, когда отдаешь в долг под проценты и не гнушаешься собирать от должников даже самую малость, хоть половину обола. В моем доме никогда ничего не пропадает. Если раб разобьет глиняную миску, то останется без еды два дня, а если жена уронила на пол трихальк, то рабы будут весь день передвигать мебель, пока не найдут этой монетки. В моем саду никто не съест и одной сливы. Все будет мне доставлено, а я волен распорядиться — продать или позволить жене съесть. Так накапливается богатство. Меня называют скупым, скаредой, но это болтовня, это от зависти. У меня полный порядок в хозяйстве.

Фемистокл и Дорион в изумлении слушали разговор скупого с болтуном. Этот башмачник без сандалий и богач, худой, как скелет, в пыльном плаще, выглядели такими жалкими и ничтожными, что противно было на них смотреть. Скупой богач, возможно, всю жизнь не позволял себе сытно поесть. «Для чего он экономил?» — думал Фемистокл. А смешной хвастун, который восторгался собственной персоной, бродяга с мешком сандалий за плечом, не позволяющий себе надеть свои же собственные сандалии, разве он не глупец?