Осень - [38]

Чэн Цзянь-бин хотела еще что-то сказать, но в комнату вошла служанка с тазом воды для умывания.

— Ван-ма, с полотенцем мы сами управимся, а ты принеси еще тазик водички, — вежливо попросил Чжан Хой-жу служанку. Та поставила таз с двумя полотенцами на чайный столик, и Чжан Хой-жу пригласил друзей умыться. Разговор прекратился.

Ван-ма внесла второй таз, и все по очереди умылись. Гости стали прощаться. Они перекинулись еще двумя-тремя фразами и договорились о следующем заседании.

Выйдя на улицу, гости распрощались с хозяевами. Цинь и Цзюе-минь шли вместе, а у Чэн Цзянь-бин попутчика не было. Хуан Цунь-жэнь, собиравшийся было остаться у Чжанов, услышав, что Чэн Цзянь-бин пойдет одна, словно брат, заботящийся о младшей сестре, предложил:

— Цзянь-бин, я провожу тебя — Девушка с радостью согласилась. Цинь тоже была довольна. Вчетвером они миновали две улицы. На перекрестке им предстояло расстаться. На углу улицы помещалась станция паланкинов. Цинь и Цзюе-минь наняли двухместный паланкин. Чэн Цзянь-бин и Хуан Цунь-жэнь, проводив их взглядом, свернули за угол.

10

Когда Цинь и Цзюе-минь возвратились к дому Гао, солнце еще не зашло. Паланкин остановился в центральном зале, и они не спеша, пройдя через боковую дверь, направились во внутренние комнаты. Там царила тишина; не было ни души. Цзюе-минь удивленно сказал:

— Почему так тихо, куда все ушли?

— Наверное, никого нет дома. Разве ты не видел, что в центральном зале нет ни одного паланкина? — отвечала Цинь.

— Но ведь брат говорил, что сегодня будет дома, — с сомнением произнес Цзюе-минь.

— Тогда, значит, это тетя Чжоу уехала в паланкине, — сказала Цинь и добавила: — Зайдем-ка сначала в комнату Цзюе-синя.

Они направились к Цзюе-синю. Когда они шли по коридору, до них донеслись еле слышные звуки разговора.

— Что они там делают? — удивился Цзюе-минь. Раздвинув дверную занавеску, они вошли.

Цзюе-синь сидел на вертящемся стуле около письменного стола; напротив стояли Шу-хуа и Юнь. Здесь же, за столом, подперев руками подбородок, примостилась Шу-чжэнь, рядом с ней стояла Ци-ся. Услышав шаги, Шу-хуа подняла голову и увидела Цзюе-миня и Цинь. На лице ее появилось выражение радости, но она, не сказав ни слова, сделала им знак сохранять молчание.

Цзюе-минь и Цинь молча подошли к столу. Сначала они не понимали, что здесь происходит, но когда подошли поближе, им все стало ясно: так это механический «вызыватель духов»! Они с трудом удержались от смеха.

Глаза Цзюе-синя были закрыты, казалось, он крепко спит. Его руки опирались на небольшую дощечку в форме сердца, которая снизу имела две деревянных стойки с укрепленными на них колесиками. С краю в дощечке проделано небольшое отверстие с вставленным в него карандашом. Когда нажимали рукой на дощечку, колесики приходили в движение и карандаш начинал беспорядочно чертить иероглифы на подложенном снизу листе бумаги.

Дощечка называлась «вызывателем духов»; лет пять шесть тому назад эта «игрушка» пользовалась большим успехом, и сам Цзюе-минь также забавлялся ею вместе с другими, но сейчас он уже больше не верил в этот вздор.

— Сестра, видишь ли ты нас? — сказала Юнь, с трудом сдерживая слезы. Она напряженно вглядывалась в дощечку и лежавший под ней лист бумаги.

Дощечка двигалась над листом бумаги, слышно было, как поскрипывали колесики.

— Смотрите, смотрите! — вдруг вскрикнула Шу-хуа, пристально глядя на бумагу.

Цзюе-минь сзади подошел к Шу-чжэнь. Она обернулась, испуганно взглянула на него и сказала тихо и торжественно:

— Хой здесь.

Ничего не ответив, Цзюе-минь посмотрел на Юнь. По ее розовым щекам катились блестящие слезинки, во взгляде девушки можно было прочесть противоречивые чувства; казалось, она всю жизнь готова смотреть на эту дощечку, на эти линии и неразборчивые иероглифы на бумажном листке. Улыбка сбежала с лица Цзюе-миня. Он взглянул на Цинь и увидел сочувствие, светившееся в ее глазах.

— Сестра, знаешь ли ты, что у нас здесь все идет хорошо? И бабушка и мама часто вспоминают о тебе. Братец Мэй скоро женится, — со слезами говорила Юнь, обращаясь к дощечке, как будто в самом деле беседовала с духом своей сестры.

Карандаш скользнул по бумаге очень быстро, и Юнь не могла разобрать ни одного иероглифа. Вдруг Шу-хуа вскрикнула:

— Смотрите, иероглиф «я»!

Юнь взглянула на карандашные черточки и действительно увидела иероглиф «я». Начертив два иероглифа «я», карандаш снова стал чертить беспорядочные линии, но затем как будто вновь начал изображать какие-то знаки.

— Смотрите, слово «страдание»! — воскликнула Шу-хуа.

— А это иероглиф «испытывать», — с горечью произнесла Цинь.

— «Я испытываю страдания», — с болью пробормотала Шу-хуа.

— Сестра, сестра, не нужно страдать! Скажи мне все, о чем ты думаешь. Я здесь. Видишь ли ты меня? Что же заставляет тебя страдать даже сейчас? Мы ведь были с тобой так дружны, ты ничего не должна скрывать от меня… — В голосе Юнь звучала скорбь; лицо ее было залито слезами. Она не отрываясь смотрела на движущийся «вызыватель духов».

Несколько слезинок скатилось по щекам Шу-хуа. Шу-чжэнь все время вытирала глаза рукою. Даже Цинь, которая не верила в этот вздор, почувствовала, что на глаза ей навертываются слезы.