Осень - [31]

— Откуда ты знаешь, что это он написал? Ведь это только псевдоним, — удивился Цзюе-синь.

— Он часто подписывается этим именем, я знаю, — отвечала довольная Цинь.

— Дай-ка мне посмотреть, что он пишет, — нетерпеливо потребовала Шу-хуа и протянула руку за журналом.

— Подожди, сначала я, — ответила Цинь, крепко держа журнал. Она перелистывала страницу за страницей, вдруг остановилась и с воодушевлением прочла:

— «Она находилась в нашем лагере одиннадцать лет. Пережила тягчайшие лишения, испытала горечь поражения, но никогда не падала духом. Несмотря на внешнюю суровость и холодность, она — ангел, преисполненный великодушия и любви к людям. Под броней суровости и холодности скрывалось прекрасное сердце женщины. Мы должны признать, что в женщинах ярче, чем в мужчинах, горит этот «святой огонь». И своему почти религиозному фанатизму русская революция обязана, в основном, женщинам…»

Чем дальше Цинь читала, тем больше охватывало ее возбуждение. Голос у нее дрожал. Статья захватила ее. Никогда еще чтение не доставляло ей такого удовлетворения. Никогда еще ей не приходилось читать таких волнующих слов. Они отвечали самым заветным ее желаниям. Прочитав этот отрывок, она остановилась и перевела дух. Она вся горела, сердце готово было выскочить из груди.

Шу-хуа не совсем поняла смысл этих слов. Но все же они взволновали ее. Особенно сильное впечатление произвели на нее интонации и вид Цинь. Кроме того, ее воодушевляла мысль о том, что статья написана ее братом. Ей не верилось, что брат ее способен так писать. Когда Цинь остановилась передохнуть, она спросила:

— Это в самом деле, Цзюе-хой написал?

— Нет, он перевел. Он приводит слова, сказанные кем то другим. Какая сила заключена в этих словах! — отвечала Цинь, внимание которой все еще было приковано к этому отрывку.

— Софья… как ее? Такая длинная фамилия… Кто она такая? — с любопытством спросила Шу-хуа. Она и раньше слышала, как Цзюе-минь в разговоре с Цинь упоминал это имя. Но тогда она не поинтересовалась, о ком идет речь.

— Софья — молодая русская женщина из дворянской семьи… — с уважением сказала Цинь.

— Революционерка, — строгим голосом тихо проговорил Цзюе-синь, не дав Цинь закончить (возможно, он не слышал ее слов).

— Революционерка? — изумилась Юнь. Она слушала, как Цинь читала статью, но поняла не все. В статье было много незнакомых ей слов. Но из переводных романов, которые ей удалось прочесть, она имела некоторое представление о жизни европейцев. Слово «революционер» было ей понятно. Голос Цинь и сама статья взволновали ее и настроили на мечтательный лад. Но само слово «революционерка» пугало ее, сердце отказывалось принять это слово.

— Ты не знаешь, что Софья революционерка? — с напускным удивлением спросила Цинь.

— Откуда же мне знать? — изумилась Юнь. Она не понимала, почему Цинь проявляет такой интерес к Софье.

— Жаль, что ты не смотрела пьесу «Накануне», которую ставили в прошлом году в парке Ваньчуньча. Там тоже Софья. Другая, конечно, но такая же революционерка. И еще там была Анна, которую невозможно забыть, — продолжала с гордостью Цинь, не ожидавшая, что Шу-хуа по-своему отнесется к ее словам. А та вдруг воскликнула:

— Цинь, и тебе не стыдно вспоминать про эту пьесу? Пригласила одну Шу-ин, а меня и не подумала. Что проку расхваливать теперь пьесу? Ведь мы ее все равно не увидим.

С виноватой улыбкой Цинь оправдывалась:

— Шу-хуа, я уже извинилась перед тобой. В тот день Шу-ин была как раз у меня, поэтому я и пригласила ее, а тебя не успела…

— И меня, — сдержанно улыбнулась Юнь.

— Ну, вот еще одна. Посмотрим, как ты теперь выкрутишься! — захлопала в ладоши Шу-хуа, засмеявшись.

— Это не твое дело, не злорадствуй! — отмахнулась Цинь и снова повернулась к Юнь:

— Что прошло, то прошло. Ты можешь прочитать У Цзюе-миня есть рукопись. Я попрошу его дать тебе. Не все ли равно, посмотреть пли прочесть.

Юнь не успела ответить, как Шу-хуа опять вмешалась:

— Нет. не все равно. Даже и сравнивать нельзя. — Цзюе-синь и Юнь рассмеялись.

— Шу-хуа, ты что, нарочно ко мне придираешься? Ох, какая ты злопамятная: в прошлом году не пригласила тебя, так ты до сих пор забыть не можешь. — Цинь обиделась и слегка покраснела.

Шу-хуа с минуту смотрела на Цинь и вдруг расхохоталась:

— Где уж мне с тобой тягаться в обидчивости! Я только хотела развеселить тебя, посмешить. Кому же неизвестно, что мы с тобой подруги.

— Ты только послушай, Цзюе-синь! Сама надо мной насмехается, а еще говорит, что мы подруги! — не удержавшись от смеха, сказала Цинь, указывая на Шу-хуа. — Она ведь обижает меня, что же ты ее не поколотишь!

За все это время Цзюе-синь не промолвил ни слова, с завистью наблюдая за ними. Эти молодые лица, звонкие девичьи голоса заставили его ощутить радость жизни. Он молча смотрел, слушал, спешил насладиться этой радостью, словно боясь, что все это может мгновенно исчезнуть. Молодость… искренность… счастье… Он снова почувствовал себя таким, каким был когда-то, давно… Он забыл о своем одиночестве, о страданиях. Слова Цинь, ее звонкий смех сладкой музыкой отдавались в его ушах. Глаза его жадно впитывали в себя ее лучезарную улыбку. Он блаженно улыбнулся и хотел заговорить.