Осень Атлантиды - [34]

— А это Климий, — Таллури взяла следующий рисунок.

Климий смотрел с портрета строго, чуть печально. Смотрел прямо в глаза, крепко сомкнув губы.

— Какой он здесь… — протянула Рамичи, заглядывая подруге через плечо. — Не слишком ли грустен?

— Я не знаю, — Эннея состроила легкую виноватую гримаску, словно извинялась. — Я рисую, как чувствую человека. Может быть, не вполне портретно, это я знаю. Но что-то, что с ним глубоко связано.

— Это что-то, что ты видишь как бы внутри, в душе человека, — рассудила Рамичи. — Это больше внутренний портрет, чем внешний. Так? «Рисунок» характера, «портрет» души.

— Кажется, так, — согласилась Эннея со всем сразу и добавила, обращаясь к Таллури: — Но немножко и портрет. Не находишь?

— Конечно! — горячо подтвердила та. — И все-таки больше, чем просто портрет! — она вгляделась в лицо Климия на рисунке — чуть поплыло перед глазами — его душа будто встала рядом, беззвучно рассказывая о себе. — Я поняла! — воскликнула она, подняв голову. — Вернее, ясно почувствовала: он не станет жрецом. Нет, только не жрецом! Его душа этого не хочет, он лишь убедил себя в этом под влиянием высоких устремлений. Он станет ученым. Великим ученым. Нет, — повторила она с некоторой печалью, — не жрецом…

— Может быть, — Эннея задумалась. — Знаешь, я ведь просто транслирую. Беру, — она сделала жест, словно что-то сорвала у себя над головой и протянула руку вперед, — и отдаю вам.

На следующем рисунке Таллури узнала собственного наставника: твердый профиль Энгиуса на фоне скалистых гор.

Его бесстрастный взгляд был холодно устремлен вперед и вверх.

— Он такой? — спросила Рамичи.

— О, да, — подтвердила Таллури задумчиво. — Несгибаемый аскет, суровый и неумолимый. Но с ним — мир начинает быть.

Рамичи аккуратно положила портрет Энгиуса на место и взяла следующий.

— Знакомое лицо, — проговорила Таллури, — я где-то видела его.

— Этого человека мы не знаем. Почему ты его нарисовала для нас? — удивилась Рамичи.

— Не знаю, — призналась Эннея. — Мне показалось… я подумала, что он… Словно он рядом с кем-то из нас.

— А, так он бывает в вашем доме? — по-своему истолковала Рамичи.

— Не то что бывает, но был однажды, еще до войны. Я запомнила его.

— Очевидно, он из очень древнего и достойного рода, — оценила Рамичи. — Мужественное лицо. И благородное.

— И красивое, — задумчиво добавила Таллури.

— Красивое? — Рамичи подняла брови. — Ты находишь? Странный у тебя вкус. Я бы так не сказала. А кто это, Эннея?

— Я толком не знаю. Он приходил прямо перед войной, встретиться с моим отцом. Они долго говорили, кажется, о политике. Впрочем, я не помню. Отец сказал потом о нем всего несколько слов: «Сильный человек. Сильный, дерзкий, целеустремленный». Так он сказал. Еще сказал: «Он склонен и умеет нарушать правила. Таких сейчас не любят. Боятся и не любят. Хотя и ценят».

— Я вспомнила! — Таллури вдруг заволновалась, и от волнения у нее даже в горле перехватило. — Это тот военный, что стоял со жрецами перед Университетом!

Подруги не понимали.

— Хозяин виманы «Торнадо»!

Рамичи еще раз вгляделась в рисунок:

— Нет, я не припоминаю. И все же — странное лицо. Необычное.

— Необычное? — Эннея взяла свой рисунок за уголок и притянула к себе, пытаясь углядеть то, что заметила подруга. Через мгновение заключила: — Обычное лицо. Я хочу сказать — обычное для человека, дед которого был альвом.

— Ты шутишь? — ахнула Рамичи, взглядом призывая и Таллури удивиться. — Альвы же — уходящая раса. Их называют теперь «невидимый» народ. Так нам ведущие рассказывали.

Таллури пожала плечами:

— Я практически ничего не знаю об альвах. Только то, что это невероятно древняя раса, одна из первых на Земле, если не самая первая. Я узнала: они когда-то населяли и Гиперборею. Но ушли. Очень давно, еще в старые времена.

— А из Атлантиды, оказывается, нет! — в голосе Рамичи сквозила гордость. Она взяла портрет и стала пристально вглядываться в него, держа руку несколько на отлете. — Подумать только — его дед был альвом!

— А может, отец, — «уточнила» Эннея.

— Можно ли мне оставить себе этот рисунок? — немного смущаясь, попросила Таллури.

— Конечно.

— А это кто? — Рамичи держала последний лист и опять улыбалась. — Я видела ее в Университете. Мы даже раскланивались несколько раз.

Эннея склонилась вместе с ней к портрету странной девушки-птицы: то ли плащ из перьев, то ли руки-крылья, красивое тонкое лицо, острый взгляд, а по губам не понять — улыбка ли на устах или печаль, а может, снисходительное терпение?

— Это наша соседка по университетскому городку, моя подруга Лерлея.

Они проговорили о портретах полночи. И с тех пор часто просили Эннею нарисовать еще кого-нибудь — она никогда не отказывалась. Это стало своеобразной игрой: Эннея рисует, а они угадывают характеры.

…Нагостившись в чудесном поместье, Рамичи уехала в Ур навестить родственников, а Таллури вернулась в Университет.

* * *

В комнату постучали. Таллури подбежала к двери и распахнула ее — на пороге стоял улыбающийся Климий.

— Собирайся, все готово.

— Готово?! Лим, миленький, какой же ты молодец! — от радости она повисла у него на шее. — А я ждала и уже собралась!