Осень ацтека - [154]

— Не знаю, кто такие британцы, но я точно не из них. Я ацтек, по-вашему — индеец, и на самом деле меня зовут Теотль-Тенамакстли.

Оба белых человека посмотрели на меня с таким откровенным непониманием, какое может быть только на лицах белых.

— Христианским именем Хуан Британико меня не называет никто, кроме испанцев.

Они снова обменялись невразумительным шипением, в котором мне удалось разобрать лишь несколько раз произнесённое слово «христианин». Затем старший снова обратился ко мне:

— Стало быть, ты, кэпт’н, одновременно индеец и христианин. Но неужели ты принадлежишь к числу этих проклятых папистов? Или являешься благочестивым последователем англиканской епископальной церкви?

— Никакой я вам не христианин! — вырвалось у меня. — И вообще, вопросы здесь задаю я! Кто вы такие? Отвечайте немедленно!

Они представились, и теперь, похоже, моё лицо сделалось столь же изумлённым и непонимающим, как чуть раньше физиономии этих иноземцев. Их имена, произнесённые на гусиный лад, звучали так, что их скорее могли бы носить йаки, но никак не испанцы.

— Ладно, — сказал старший, заметив мою растерянность. — Я умею писать.

Он огляделся по сторонам в поисках острого камня, продолжая говорить:

— Я ведь не кто-нибудь, а корабельный штурман. Тот, кого испанцы называют navegador. Ну а Майлз — всего лишь палубный матрос, что с него взять?

Камнем, используя те же знаки, что и испанцы, он начертил на земле их имена, которые я благодаря этому могу воспроизвести здесь точно.

— ДЖОБ ХОРТОП — это я. МАЙЛЗ ФИЛИПС — это он.

Чужеземец упоминал корабли и море, поэтому я спросил:

— Вы состоите на морской службе у короля Карлоса?

— У короля Карлоса?! — взревели они одновременно, и младший с негодованием добавил: — Мы служим славному королю Генриху Английскому, благослови Бог его бесстыжие яйца! Именно потому, чёрт возьми, мы сейчас и находимся там, где находимся!

— Прости его, Джон Британец, — попросил старший. — Он грубиян, но где простому матросу набраться манер?

— Мне доводилось слышать об Англии, — сказал я, вспомнив давнишний разговор с падре Васко. — Может быть, вы знакомы с доном Томасом Мором?

Снова последовали непонимающие взгляды.

— Или с его книгой об Утопии?

Тут штурман, что бы ни значило это слово, вздохнул и сказал:

— Прошу прощения, кэпт ’ н. Грамоту я знаю, даже писать, как ты видел, малость умею. Но чтобы читать книжки — это уж слишком!

Я тоже вздохнул и попросил:

— Пожалуйста, расскажи мне, как вы здесь оказались.

— Дело было так, сэр. Вышли мы на торговом судне Хоккинса из Бристоля, чтобы, по генуэзскому патенту, принять на борт груз слоновой кости. Ты понимаешь, что я имею в виду — плаванье из Гвинеи на Эспаньолу. Так вот, груз-то мы приняли и добрались аж до острова Черепахи, а дальше у нас не задалось. Шторм выбросил корабль на рифы, и мы с Майлзом оказались единственными из белой команды, кого выкинуло на берег живыми, вместе со всем грузом. А проклятый пират Джек Напсесе захватил нас там в плен и обратил в рабство, всё равно как чернокожих. С тех пор нас передавали из рук в руки: перевезли сначала на Эспаньолу, потом на Кубу, а кончили мы тем, что щипали паклю в доках Веракруса. Ну а когда компания чернокожих собралась задать деру, мы присоединились к ним. Сами мы, признаться, не знали, куда идти, но эти чёрные парни каким-то манером проведали, что в горах собираются повстанцы. Поэтому, кэпт’н, мы и здесь — со всеми, кто против чёртовых испанцев, нам по пути. Если примешь нас, мы будем рады прикончить любого сукина сына, на которого ты укажешь. Ты только дай нам по абордажной сабле.

Многое из услышанного тогда я так и не понял, но общий смысл уразумел, а потому ответил следующее:

— Если ты имеешь в виду, что вы хотите сражаться на нашей стороне, то хорошо, оружие вам дадут. А поскольку я единственный человек в этой армии, который может — хотя и с трудом — понимать вас и которого вы сами способны понять...

— Снова прошу прощения, Джон Британец. Многие из вон тех рабов — чёрных, индейцев и полукровок — говорят по-испански куда лучше нас. Одна крохотная девчушка, явно смешанной крови, обучена даже испанской грамоте.

— Спасибо, что сказал. Она может пригодиться, когда мне понадобится послать в какой-нибудь испанский город уведомление об осаде или сообщить белым, на каких условиях я приму у них капитуляцию. Так вот, поскольку во всей этой армии я, кажется, если не единственный человек, то по крайней мере единственный командир, способный говорить с вами по-испански, очень советую вам, когда мы вступим в сражение, держаться поближе ко мне. Ну и ещё — поскольку имена у вас такие, что язык сломаешь, а в бою может потребоваться окликнуть кого-то быстро, я буду звать вас Уно и Дос, что по-испански означает «Первый» и «Второй». Не возражаете?

— Да чего там, нас здесь ещё и не так называли, — хмыкнул Дос. — Но если можно, сэр, мы тебя будем звать по-нашему — кэпт’н Джон, ладно? А что, скажешь на английский лад — и вроде как дома.

28

— Этот человек, Коронадо... он прошёл мимо меня... шесть дней тому назад... — выдохнул запыхавшийся, покрытый потом гонец, устало опустившись передо мной на колени.