Осажденный Севастополь - [41]

Князь велел принять грека, оказавшегося шкипером купеческого судна. Шкипер объяснил на ломаном русском языке, что вчера мимо мыса Тарханкут прошло более семидесяти неприятельских судов с очевидным намерением высадить войска где-нибудь подле Евпатории.

Между тем Корнилов, получив несколько сигналов с библиотеки, решил сам идти туда, но прежде чем отправиться, призвал к себе одного из своих офицеров, лейтенанта Стеценко[58].

Стеценко был из числа лиц, не особенно долюбливавших Корнилова за его строгость и взыскательность по службе. Стеценко было поручено заведовать юнкерами со всех кораблей флота — обязанность щекотливая, так как многие из юнкеров, особенно из числа золотой молодежи, графские и княжеские сынки, были народ весьма беспокойный, любивший и выпивки, и бесчинство где-нибудь в ресторане или за Театральной площадью — в одном из увеселительных мест Севастополя. Сверх того, Стеценко хотелось поскорее составить себе карьеру, а у Корнилова этого можно было достичь только усердием, но не связями, давшими лейтенанту доступ к князю Меншикову.

Зато Меншиков протежировал лейтенанту.

Подозвав Стеценко, Корнилов сказал ему, что по желанию князя причисляет его к своему штабу, и прибавил, что считает его опытным по его прежней кавказской службе и будет употреблять его для разных поручений.

— Но вы все же не оставляйте ваших питомцев, — прибавил Корнилов. Прошу вас обедать у меня и переселиться ко мне на квартиру.

Между тем Меншиков спешил уже на библиотеку, где и встретился с Корниловым.

— Не говорил ли я еще зимою, что неприятель сделает высадку в Крыму! сказал он, увидев вице-адмирала.

— Как, ваша светлость? Где? Какая высадка?

— Я получил самые достоверные сведения, что неприятель готовится к высадке близ Евпатории, — сказал Меншиков, угрюмо глядя на Корнилова.

Корнилов был поражен этим известием. Появление неприятельского флота, числом больше противу обыкновенного, навело его на мысль, что союзники намерены атаковать Севастополь с моря, и вдруг ему говорят о высадке близ Евпатории!

Корнилов побледнел и сказал с жаром:

— Ваша светлость! Да ведь там шестьдесят тысяч четвертей пшеницы!

— Я знал их тайную цель! — вскричал Меншиков, совершенно забывший или не знавший до сих пор об этой пшенице.

— Теперь единственный способ помешать их высадке — это напасть на них, — сказал Корнилов.

— Я об этом подумал.

— Видите, ваша светлость, какой густой дым, — сказал Корнилов, всматриваясь в даль. — Жаль, он помешает сосчитать число судов.

Несколько времени все бывшие на площадке молчали, ограничиваясь тем, что слушали сообщения наблюдавшего в телескоп офицера. Вскоре можно было видеть и простым глазом, что к Севастополю приближался как бы целый фабричный город с множеством дымовых труб.

Корнилов отправил одного из ординарцев князя, юного мичмана Ухтомского, призвать Стеценко, которого князь решил послать на рекогносцировку с сухого пути.

При виде неприятельского флота у князя промелькнула мысль: что будет, если союзники высадят армию и отрежут Севастополь от сообщения с Внутренней Россией не только с моря, но и с суши?

Прибыв на площадку библиотеки, Стеценко увидел здесь Корнилова, Меншикова, его адъютантов и ординарцев и многих других лиц. Меншиков велел Стеценко взять в Кронентале казаков, сколько ему понадобится, и скакать к Евпатории, о результатах же своей рекогносцировки сообщать записками в конвертах с надписью: "По приказанию главнокомандующего". Такие конверты передавались без задержки, по летучей почте, учрежденной из казаков.

— Там, в Евпатории, — прибавил князь, — передайте воинскому начальнику, чтобы слабосильная команда отступала не на Симферополь, а на Перекоп.

Меншиков поспешил во дворец и немедленно велел написать распоряжение: сосредоточить все войска на реке Алме[59], сделать на батареях перекличку и учение, на портовые работы не высылать и готовиться к военным действиям.

Корнилов и Нахимов в свою очередь приказали всем судам готовится к походу, хотя противный ветер отнимал у них всякую надежду выйти в море. Весь день телеграфы из Лукулла и из Евпатории извещали о постепенном увеличении числа неприятельских судов.

К шести часам вечера их насчитали более сотни. Вечером наступил полный штиль.

Еще утром того же дня "комендант" Евпатории, майор Бродский, получил от греческих шкиперов уведомление, что к порту приближается громадный неприятельский флот с десантом. Особа же, бывшая в городе, немедленно бежала с жандармом, сопровождаемая воем и плачем жителей[60].

Майор также растерялся. Он тотчас послал к Меншикову курьера и, не зная, как быть в подобных обстоятельствах, пригласил на совещание уездного исправника, доктора, почтмейстера, стряпчего и бургомистра, то есть всех официальных лиц, не удравших вместе с особой. Все они расположились на террасе, у судьи оказалась даже хорошая подзорная труба, полученная им в виде "благодарности" от одного из местных помещиков.

Майор, бывший в полной форме, открыл заседание, сказав:

— Господа, я пригласил вас сегодня по особо важному делу.

— Знаем, знаем, батенька, лучше без предисловий, — перебил судья.