Осажденный город - [35]

На улицах, полных народу, никто не замечал ее в этом розовом платье, какое могло вызвать восхищение только в Сан-Жералдо.

Она старалась не терять времени и рассмотреть получше новый город — это вот настоящая столица! — который предлагали ей в награду, как чужеземке… Всякий мужчина должен был обещать женщине больший город взамен ее родного.

Она и здесь искала свой способ смотреть, и случилось, что сквозь треугольник, образованный рукой, которой придерживала шляпу, она увидела, как бежит по улице мужчина и вскакивает на ходу в трамвай…

Воистину, новые вещи смотрели на нее, и она пробиралась между ними почти бегом, поспевая за нотариусом. С тех пор как она уехала из своего предместья, ее особенная красота померкла и ее ценность упала. К тому же у нее и не было времени задуматься, почему нотариус приглашает ее на чашку кофе. Она стала торжественной, приняла приглашение низким кивком головы, упрекая себя, что недостаточно внимательна в важные минуты.

Обрадованная возможностью сразу же начать ритуал новой жизни, она осторожно присела на складки своей юбки. Даже пирожные подали на их столик… Она съела одно, изящно отставя мизинчик и другой рукой подбирая крошки. Как испугана была бы Ана в ее положении! Пирожное было сухое, и губы у нее тоже сухие. И кофе в чашечке вздрагивал от проходящих за окном трамваев.

Происходило нечто, ни для кого не интересное, — безусловно, «настоящая жизнь». Однако в ней-то Лукресия Невес начинала становиться безымянной. Что в конце концов не так уж плохо; по крайней мере, это нечто более долгое. Щенок забежал в кафе, бросился сразу к девушке, явно интересуясь ее высокими каблуками.

— Уходи, уходи, — сказала она строго и улыбаясь, — уходи, уходи.

Но щенок не уходил. И обнюхивал тщательно, печально и пристрастно лакированные туфельки. Из всех присутствующих выбрал именно ее, разбойник. — Уходи! — закричала она трагически, с мукой, и нотариус спросил:

— Так уж он вам мешает?

— Да, очень, — отозвалась она слабым голосом, с улыбкой…

Он сказал:

— Вон! — и замахнулся на щенка.

Тот отошел сразу, но неторопливо.

Она улыбнулась, в восторге:

— Он ушел, доктор…

Нотариус, однако, уже не смотрел на нее, вновь углубясь в свою папку с бумагами. Лукресия Невес погасила свою улыбку. Кашлянула в знак смутной солидарности. Она была торжественна и радостна на пороге большого города. Пожарная машина прогудела за окном, возглашая его величие.

9. СОКРОВИЩЕ НАПОКАЗ

Ни жестом, ни взглядом нельзя было выразить новую реальность. И посреди этой роскоши находилась Лукресия Коррейя, растрепанная и в дезабилье, не научась еще властвовать над сокровищем, не угадывая еще, как далеко простирается набитый богатствами трюм нового корабля. Она обращала теперь меньше внимания на саму себя, отчаянно счастливая, бродила туда-сюда и рассматривала все вокруг, стараясь обставить новый мир, какой Матеус вызвал, надев ей на палец бриллиантовое кольцо.

Оказалось, наконец, что у нее не хватает времени ни на что, как у людей.

Пансион, где Матеус и Лукресия поселились, предоставлял удобства, уже вышедшие из моды. Никто из новых жильцов, однако, не променял бы его на другой, более современный. Далее запустение, царящее в салонах, напоминало им время нужды или достатка, какое пережито в родном доме, — и в особенности «другой город», откуда они приехали.

В холле, уставленном пальмами, сквозь фризы стен уже проступало дерево, и мухи в столовой отбрасывали огромный город в эпоху, когда водились мухи. И уже через несколько дней стало казаться новоприбывшей, что она уже долгие годы не видела ни одной коровы и ни одной лошади.

В этой-то обстановке, благоприятной и для созреванья и для загниванья, Матеус царственно утвердил Лукресию Невес. После первого же завтрака она поняла значенье кольца, надетого ей на палец мужем

— Надеюсь, что ты будешь здесь счастлива, — сказал ей этот последний, так вот скромно показывая на деле свой характер.

На Лукресию эти остатки плохо скрытого самодовольства действовали так же завораживающе, как непрерывный шум этого большого города.

Ибо в Сан-Жералдо двигатель вещей оставался невидим, а здесь всплывал на поверхность, и было уже непонятно, где двигатель, а где сама вещь. Лукресия считала себя самым неопытным участником жизни города и позволяла мужу руководить собою при посещении «мест», в надежде, что вскоре все поймет и про эти такси, снующие навстречу друг другу под крики газетчиков, и про этих женщин, прыгающих в нарядных туфлях через лужи…

Ибо этот город, в отличие от Сан-Жералдо, казалось, каждую минуту выставлял себя напоказ, и люди тоже выставляли себя напоказ каждую минуту.

Матеус Коррейя сводил ее в Музей, в Зоологический сад, в Национальный Аквариум. Именно таким путем стремился он показать ей свою собственную структуру, — показывая вещи, какие надлежит видеть в структуре города. Терпеливо, надеясь, что эта женщина станет в конце концов равной ему.

И все она понимала со вниманием, словно ей показывали, куда вешать платья, где ванная и где зажигается свет.

Бродя по Музею об руку с мужем, она рассматривала старинные машины в их ленивой эволюции до превращения в такую важную вещь, как машины современные. Она все понимала и восхищалась мужем.