Осажденная крепость - [187]

Вдруг разнеслась весть о том, что школе предстоит переезд. Руководство заявило, что собак брать с собой не разрешается. Еще до нашего отъезда на «центральной усадьбе» разместилась воинская часть, и мы с Асян пошли просить военных, чтобы они взяли на себя заботу о Малышке. Те ответили, что мы можем не беспокоиться: многие среди них любят животных. Мы сообщили, что собачку зовут Малышка Цюй, не вдаваясь в подробности происхождения этого имени.

Отъезд проходил в большой сумятице, и мы в тот день не видели Малышку — видно, она убежала в какой-нибудь дальний угол. После того, как школа обосновалась в Мингане, один из наших отправился на старое место улаживать какие-то дела. Вернувшись, он рассказал, что, по словам военных, Малышка отказывается принимать пищу, все время бегает и кого-то ищет. Кого? Меня, Чжуншу или всех, кто интересовался ее судьбой? Иные стали жалеть, что мы не последовали примеру других рот и не ослушались запрета. Однако всех собак, привезенных в Минган, вскоре прогнали.

Мы с Чжуншу не раз вспоминали Малышку и спрашивали себя: «Где она, что с ней?»

5. МОИ ПРИКЛЮЧЕНИЯ. РАССКАЗ ОБ УДАЧЛИВОСТИ

Дожди в уезде Сисянь — их не забудет никто из обитателей «школы кадров». Серая пелена обволакивает все вокруг, земля раскисает. Даже земляной пол в комнате становится похожим на густой раствор. Дорожные колеи, которые в солнечные дни становились такими твердыми, что от острых выступов у нас на ногах образовывались волдыри, после первого дождя превращались в жидкую кашицу. Ходить было настолько скользко, что даже посох не спасал от падений. Многие из нас, живших в крестьянских домах, покрывались коркой грязи, добираясь до столовой.

Столовая представляла собой крытый соломенными циновками навес. Рядом с ним помещался другой — там хранились повозки и сельскохозяйственные орудия. Мы со своими плошками старались протиснуться поглубже под навес, где было посуше. Тем же, кто оставался с краю, приходилось не только стоять в грязи, но и мокнуть под дождем. Впрочем, и тем, кто стоял посредине, на голову капало с крыши. После трапезы нужно было добраться, опять-таки по скользкой грязи, до колодца и вымыть посуду. Но хуже всего было, если кто-то на обратном пути падал и разбивал термос с кипятком. На месте купить замену было невозможно, а из Пекина не принимали посылок. Да, в дождливые дни в Сисяне у людей просто опускались руки.

Однажды дождь зарядил на несколько дней. По утрам мы все ходили на занятия, но после полудня предоставлялись самим себе. Многие возвращались в крестьянские фанзы, где они проживали, и занимались кто чем — штопкой, шитьем зимней одежды, писали весточки домой. Я квартировала у помощника бригадира, в доме, который выгодно отличался от прочих. Хотя это была обычная землянка, все же с южной стороны в ней был оконный проем сантиметров тридцать в ширину и сантиметров пятнадцать в высоту. Мы заклеили его тонкой бумагой, которая пропускала свет, но спасала от ветра. Моя постель находилась в самом дальнем и темном углу — вытянешь руку и собственных пальцев не разглядишь. Это место годилось для сна, но днем там сидеть не было никаких сил. Занимать же единственное более или менее светлое место у окна мне было неловко. К тому же я не знала, как быть с заляпанными грязью плащом, штанами и резиновыми сапогами. В один из таких дождливых дней я взяла свой насквозь промокший зонтик и вышла под дождь, опираясь на посох.

Помнится, у себя на родине, в Сучжоу, я очень любила дождь. В такую пору листья деревьев на заднем дворике нашего дома становились особенно зелеными, а вымощенная камнем мостовая сверкала чистотой. И людям казалось, что у них и душа и тело отмылись от грязи. Но когда шел дождь в Сисяне, мне начинало казаться, что вся я, вместе с костями, слеплена из мокрой глины. Перемесив много грязи и добравшись до конца деревни, я посмотрела на часы: было всего лишь начало третьего. И тут мне пришла в голову мысль навестить Чжуншу. Я понимала, конечно, что это означает нарушение всех правил, но понадеялась на то, что в такое время не станут устраивать проверок и перекличек. Я решила потихоньку обогнуть столовую и выйти на большую дорогу.

Все окрестные поля перерезали канавы. Сухие в обычное время, в непогоду они заполнялись водой. Перейдя через мостик, я увидела, что дальше пути нет — вода из нескольких канав слилась воедино и образовала целую речку. Но отступать уже не хотелось, да и до дороги было уже недалеко. Осторожно нащупывая путь по краю, где было не так глубоко, я в конце концов выбралась на возвышенное место, зачерпнув при этом немало воды. Убедившись, что охрана за мной не гонится, я зашагала на запад, решив и впредь ходить этим маршрутом.

Быстро идти по размокшей земле было нельзя, каждый раз приходилось нащупывать точку опоры. Из-за налипавшей грязи сапоги становились все тяжелее, а несколько раз я едва не оставила их в грязи. Мало того, невесть откуда взявшиеся комья глины попадали за голенища, мешая ходьбе. Я то и дело перебиралась с одной обочины на другую — казалось, что там гуще трава. Дорога была прямой и ровной, но там, где изготовляли кирпич, на ней образовались глубокие ямы. Я вспомнила, что когда рыли колодец на нашем огороде и мы с Асян возили людям обед, ей доставляло немало труда вытаскивать из этих ям свою тачку. После затяжных дождей эти ямы превратились в настоящий пруд с довольно прозрачной водой. Посредине проходило что-то вроде перемычки. Я сделала шаг и сразу же глубоко увязла. Оказалось, что это след проехавшей здесь повозки. Но, пройдя такой нелегкий путь, я уже не хотела возвращаться несолоно хлебавши. Однако, двигаясь со всей осторожностью, я все-таки преодолела водную преграду.