Осада - [7]
В тот момент горечь от полученной подачки в двадцать пенгё была не менее сильной, чем чувство собственного достоинства.
А между тем Дора продолжала, всхлипывая, шептать:
— Успокойся, Розочка моя. Не бойся, бог не выдаст…
Роза едва заметно задрожала. Этот шепчущий голос развеял в прах все ее иллюзии. «Дура… Она опять хочет положиться на своего бога…» Роза вздохнула.
— Могу я попросить стакан воды?
Дора потянулась было к кнопке звонка, но передумала. Ее рука, не остановившись у кнопки, плавно скользнула дальше.
— Сейчас, Розочка… — ответила она, вставая и направляясь к двери. — Роза, может быть, выпьешь стаканчик морсу? Вчера у нас были гости, я не рассчитала и приготовила слишком много. Ты наверняка еще никогда не пила морс.
— Нет, я прошу только воды, — ответила Роза.
«Морс…» Ее рассмешило прерванное движение руки к кнопке звонка, она продолжала смотреть на него, все еще сжимая под мышкой продолговатый плоский сверток. Дора вскоре вернулась вместе со служанкой, которая поставила на стол поднос.
— Может быть, подогреть тебе немного мясного бульона?..
Роза отрицательно покачала головой.
— Спасибо, я сейчас уйду.
Дора удержала ее.
— Это быстро, — она взглянула на часы. — Подогрейте, пожалуйста, бульон и принесите сюда, — обратилась она к служанке, — тебе сейчас не плохо будет поесть горяченького… — Когда служанка вышла, Дора опять присела на кушетку и тихо спросила: — Ты должна вернуться туда к семи?
Роза поняла вопрос. Она отпила несколько глотков воды из стакана и бросила удивленный взгляд на Дору.
— Куда я должна вернуться к семи?
— Ну… — Дора не хотела произносить слова «в еврейское гетто» и, немного помолчав, продолжала: — Ну, домой. Ведь комендантский час еще не отменили…
Роза подождала, когда Дора выскажется до конца, а потом сухо заметила:
— Лица еврейской национальности имеют право появляться на улице только с пятнадцати до семнадцати часов.
Дора, пораженная, уставилась на Розу.
— Я не нашила звезду. — Она пожала плечами.
Дора все еще никак не могла прийти в себя.
— Но, ведь… господи боже мой… служанка уже видела тебя со звездой…
— В крайнем случае меня заберут, — и с горечью добавила: — Авось бог не выдаст…
— Я думала… — Дора вдруг сразу побледнела. Она кивнула в глубь квартиры: — Ты подвергаешь опасности не только себя. Там в комнатах — гости, немцы, если они увидят…
Роза прервала ее:
— Не бойся, не увидят. А если и увидят, то тебе не так уж и обязательно посвящать их в мою родословную. И потом, я же тебе сказала, что сейчас уйду.
Дора сложила руки на коленях, пальцы ее нервно теребили подол платья.
— Розочка, это же в твоих интересах… Кто не нарушает приказа, того не трогают… Это сказал один из немцев, полковник. Когда ты позвонила, мы как раз говорили об этом.
Роза подняла взгляд на Дору и сразу не могла решить, то ли ей заплакать, то ли засмеяться.
— Возможно, — наконец вымолвила она, — но мне необходимо было зайти к тебе… Я не хочу сейчас ворошить прошлое. Ты много раз мне обещала. Сулила золотые горы…
— Но, Розочка…
— Дай мне договорить! Я пришла просить у тебя денег.
Мне они сейчас очень нужны. Я должна найти их во что бы то ни стало.
— Может быть, у меня найдется двести пенгё… — Дора тут же разрыдалась. — Розочка, как ты со мной разговариваешь… Разве я когда-нибудь обижала тебя, всех вас? — Дора закрыла лицо руками, ее плечи вздрагивали мелкой дрожью. — Вся семья почему-то думает, что я набита деньгами! Но у меня ничего нет…
Дору охватило чувство жалости, как это бывало и раньше.
Она знала, что все беды у нее обычно начинаются с этого чувства. Но Роза все же родственница и притом всегда разыгрывает из себя такую несчастную, что ее можно только либо жалеть, либо презирать. «Я действительно никогда не обижала ее, а она только брала деньги в долг и вместе с ними поручительства, а когда нужно было расплачиваться, приходил инспектор, но не к Розе, а ко мне. Роза же ничего не делала, да и не могла делать, тем более возвращать долги». Их требовали с Доры, потому что поручительницей всегда была она.
Дора клялась во всем помогать Розе, а на самом деле лишь давала по пол-литра молока детям в качестве подачки.
— Оставь, Дора… Найди мне лучше деньги. Нужно три тысячи пенгё, в долг, золотом или в долларах.
Столь решительное требование показалось Доре настолько невероятным, что Дора удивленно посмотрела на нее. «На документы… — мелькнула у нее мысль. — Надо бы дать».
— Три тысячи?! — Она глубоко вздохнула. — Откуда мне взять три тысячи? Это же целое состояние… Разве кого-нибудь ограбить? Или ты думаешь, что они лежат у меня в столе? Золи, давая мне деньги на питание, и то высчитывает все до последнего филлера… И зачем тебе три тысячи?
У Розы чуть было не вырвалось, что ей предлагают целый набор документов, не бланков, а самых настоящих документов от беженцев из Трансильвании. Просят за них три тысячи, и все они подходят для Вильмоша. Но вместо этого она сказала:
— У меня возникли кое-какие расходы.
— Розочка, дорогая… — Дора взяла ее за руку и заглянула в глаза. — Не делай этого. Ты не… Пусть кто-нибудь другой, но только не ты…
— Что не делать? Ты даже не знаешь, о чем идет речь!
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.
Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.
Эта повесть о дружбе и счастье, о юношеских мечтах и грезах, о верности и готовности прийти на помощь, если товарищ в беде. Автор ее — писатель Я. А. Ершов — уже знаком юным читателям по ранее вышедшим в издательстве «Московский рабочий» повестям «Ее называли Ласточкой» и «Найден на поле боя». Новая повесть посвящена московским подросткам, их становлению, выбору верных путей в жизни. Действие ее происходит в наши дни. Герои повести — учащиеся восьмых-девятых классов, учителя, рабочие московских предприятий.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Июнь 1957 года. В одном из штатов американского Юга молодой чернокожий фермер Такер Калибан неожиданно для всех убивает свою лошадь, посыпает солью свои поля, сжигает дом и с женой и детьми устремляется на север страны. Его поступок становится причиной массового исхода всего чернокожего населения штата. Внезапно из-за одного человека рушится целый миропорядок.«Другой барабанщик», впервые изданный в 1962 году, спустя несколько десятилетий после публикации возвышается, как уникальный триумф сатиры и духа борьбы.
Макар Мазай прошел удивительный путь — от полуграмотного батрачонка до знаменитого на весь мир сталевара, героя, которым гордилась страна. Осенью 1941 года гитлеровцы оккупировали Мариуполь. Захватив сталевара в плен, фашисты обещали ему все: славу, власть, деньги. Он предпочел смерть измене Родине. О жизни и гибели коммуниста Мазая рассказывает эта повесть.