Осада - [23]

Мылся он долго, потом насухо вытерся. Ведро с наброшенной на него половой тряпкой стояло, как и дома, под краном. Вильмош надел на себя только штаны, взял тряпку и стал вытирать забрызганный водой пол. Холодные плитки пола обжигали ступни ног. Он торопился.

В это время на кухню вернулась хозяйка.

— Оставь это: я сама подотру. Одень ботинки, а то простудишься.

— Они мокрые, — ответил Вильмош, продолжая подтирать пол.

Женщина подошла к плите, дотронулась рукой до кастрюли, потом достала из буфета тарелку, ложку, налила полную тарелку супа и поставила на стол.

— Ешь.

Она отрезала ломоть хлеба и положила его возле тарелки. Хлеб был черным, вязким и сырым.

Вильмош жадно хлебал суп. Это был горячий фасолевый суп, приправленный большим количеством зелени. Вильмош ел, почти не прожевывая, а когда тарелка оказалась пустой, положил ложку, и только тогда его взгляд упал на сверток, лежавший возле него на краю стола. Вильмош совсем забыл о нем и, покраснев, сдвинул сверток на середину стола, сказал:

— Кушайте, там есть и хлеб.

— Съешь как-нибудь сам. Он тебе еще пригодится. — Женщина вздохнула и взяла у него тарелку. — Иди спать.

Вильмош встал.

— Большое вам спасибо, — тихо поблагодарил он.

Женщина проводила его в комнату.

— Ложись к стене… Я положила тебе ночную рубашку, правда свою, но другой у меня нет.

Мальчик надел рубашку и лег в постель. Она была холодной, и Вильмош до ушей укрылся периной.

«Запах свежего белья…» — подумал он и тотчас же заснул.

Когда он открыл глаза, было уже светло.

Хозяйка возилась у стола.

Вильмош сел в кровати.

— Доброе утро, — поздоровался он с хозяйкой.

— Проснулся? — спросила она вместо ответа. — Ты здорово умеешь спать. Одевайся, завтрак уже готов. — И она вышла из комнаты.

Вильмош встал.

Его одежда лежала на столе и на стуле. Вильмош удивлялся: это была его одежда, и все-таки выглядела она так, будто не принадлежала ему — все выстирано, высушено и выглажено. Брюки и пиджак тоже были чистыми, аккуратно выглажены. Даже пальто и то еще излучало тепло утюга. В карманах — пистолет, ножичек, деньги — все на месте, там, где он их оставил. Дыры на носках заштопаны. Вильмош глубоко вздохнул. «А я даже ее имени не знаю…» — подумал он, медленно одеваясь. Ботинки стояли перед стулом, они были сухи и блестели, как зеркало. Зашнуровывая ботинки, он вспомнил о матери, которая всегда ругала его за то, что он плохо чистил обувь. Глаза его затуманились, он уже не мог завязать шнурки.

«Мама…»

Вошла хозяйка.

— Готов?

— Сейчас… — ответил Вильмош, и голос его дрогнул. Тыльной стороной ладони он вытер слезы. — Сейчас.

— Поплачь, поплачь, — проговорила женщина, — здесь ты можешь спокойно выплакаться… Потом будет нельзя. Никто не должен знать, что ты плакал.

Вильмош кивнул головой и перестал всхлипывать.

Хозяйка подошла к нему, взяла его за подбородок и, слегка приподняв голову, посмотрела ему в глаза.

— Вот когда сюда придут красные, тогда сможешь спокойно выплакаться.

«Тогда я не буду плакать…» — подумал он, но ничего не сказал.

С уст женщины сорвался легкий вздох.

— Одевайся. Скоро уже полдень. — С этими словами она вышла из комнаты.

«Полдень?» Вильмош влился на самого себя, что так долго проспал. До трех часов придется болтаться по улицам. К матери можно будет пойти только в разрешенное послеобеденное время.

На кухне его ожидали чашка чаю и жареная картошка.

Пока он ел, хозяйка собиралась куда-то идти и как бы между прочим спросила:

— У тебя есть кто-нибудь из родных?

— Мама. Я пойду к ней.

Женщина надела пальто.

— Не забудь свой сверток, — напомнила она.

Вильмош пошел за пальто; быстро, чтобы не задерживать хозяйку, надел его. Выйдя из комнаты, он показал на свой сверток.

— Разрешите мне его оставить вам…

Женщина отрицательно покачала головой.

— Бери, бери. Пригодится самому.

Вильмош нехотя взял сверток и взглянул на женщину.

— Я даже не знаю, как вас зовут.

— Не все ли равно?! — Она горько усмехнулась. — Все равно, так же, как и то, кто охотится за тобой, Пишта или Ганс.

Они вышли из дома. Вильмош хотел сказать ей что-то очень хорошее, но даже не смог произнести «спасибо», только все смотрел и смотрел на нее. Женщина слегка улыбнулась.

— Будь осторожен, береги себя, — сказала она и пошла.

Вильмош еще немного посмотрел ей вслед, потом решительно направился в город.

В половине второго Вильмош уже околачивался под часами на проспекте Святого Иштвана. Он боялся повернуть на Братиславское шоссе. Мать много раз говорила, что там в это время на каждом шагу патрули проверяют прохожих. Вдруг его осенило: «Глупо же болтаться здесь». Тогда он пошел в сторону Западного вокзала. «Полчаса по улице Подманского туда, полчаса обратно, еще полчаса ходьбы до матери, как раз ровно в три часа буду у нее».

Но Вильмош не дошел до конца улицы Подманского.

С моста Фердинанда навстречу ему спускалась знакомая фигура.

Паренек не поверил своим глазам: неужели это Бернад, длинный Бернад, его одноклассник по кличке Утка. Он был в шапке члена молодежной фашистской организации, с огромным значком Турула в петлице пиджака.

Вильмош ускорил шаги, ему вспомнилась сатирическая песенка, которую они вместе с Бернадом распевали когда-то в городском парке: «Раз турул, два турул, поцелуй меня в зад! Да здравствует Салаши!» При этом воспоминании Вильмош невольно улыбнулся.