Оружие возмездия - [21]

– Ну, побежали.

Тяглов уже сползал на пол. «Оргач» и замначПО все еще пребывали в задумчивости. Они служили с майором вместе несколько лет, «оргач» так просто в одном кабинете, и только сейчас я увидел, до какой же степени оба терпеть не могут Тяглова.

Прапорщику хватило одного взгляда на больного.

Следующим взглядом он буквально прорентгенил товарищей политработников.

Товарищи политработники надулись и засопели.

– Дружно взяли – и потащили! – скомандовал прапорщик.

Мы с ним дружно взяли – и потащили.

В кардиокабинете майора откачали за полчаса. Вышел офицер в белом халате, поглядел на меня:

– Это ты его принес? Ты кто такой вообще?

– Машинист политотдела. Тяглов мой начальник.

– Почему сразу не вызвали помощь?

Я замялся.

– Спросите прапорщика, он все видел.

– Ты мне скажи.

Запинаясь, я обрисовал ситуацию. Мне самому не верилось, что так было. Но так было. Два взрослых человека, старших офицера, стояли и глядели, как их коллега отдает концы.

– Какой-то у вас там зверинец, бля, – процедил медик. – Если тебя спросят, можешь цитировать: я сказал именно это. Знаешь, что такое «цитировать»? Молодец. Теперь бери своего майора и тащи его домой. Жить будет.

Я вернулся в политотдел за шинелями. «Оргач» увлеченно перебирал бумажки.

– Ну? – спросил он.

– Сердечный приступ. Мне нужно отвести майора домой, он сам не дойдет.

– Ну-ну, – сказал «оргач». – Ты мне там делаешь, что я просил?..

– Все идет по плану, товарищ подполковник.

Диплом я ему печатал. Он заочно на педагога учился. Чтобы, значит, уволившись в запас – преподавать.

– Ты ночью не работай, береги себя, – посоветовал «оргач». – Ночью надо спать. Ночью-то только дураки не спят, хе-хе.

«Да, это зверинец, – подумал я. – Не сумасшедший дом, как мне казалось раньше, а просто зверинец».

Тяглов уже порозовел и даже пытался буянить – ему совали в карман таблетки, а он упирался, хрипя, что совершенно здоров, просто малость перенервничал. Мы с прапорщиком упаковали больного в шинель. По счастью, Тяглов был заметно легче меня, и когда я крепко взял его под руку, деваться ему стало некуда. Мы побрели по скользкой дорожке к военному городку. Майор спотыкался, нечленораздельно ныл и отчетливо матерился. Обычно он в моем присутствии не позволял себе ни того, ни другого, ни третьего.

Он числился в политотделе «старшим инструктором по агитации и пропаганде». Должность халявная, но Тяглова, пижона и артиста, можно было назначить хоть инструктором по ловле блох, он и из этой работы устроил бы шоу. Когда майор вел политзанятия у телефонисток, те возвращались на узел связи все зареванные: Тяглов читал им лирические стихи.

Начинал он службу на китайской границе и однажды мне рассказал, что там было в дни полузабытого ныне китайско-вьетнамского конфликта – как наши мерзли в траншеях, а по брустверу ходил генерал и приговаривал: «Ничего, сыночки, потерпите чуток, завтра двинем через границу и вам сразу станет тепло, а потом даже жарко».

Тяглов был честным, правильным офицером. Увы, его темперамент не подходил для службы мирного времени. Ему бы шашку, да коня, да на линию огня… Вдобавок, майору хватало мозгов быть умным, но не хватало выдержки это скрывать. В армии немало офицеров, из карьерных соображений притворяющихся недалекими, и у всех у них общая проблема: иногда они не выдерживают. Срываются. А этот и не думал косить под тупого. Я бы на его месте обаял нашего «оргача» и стал задушевным приятелем замначПО. Тяглов же, не сказавший им худого слова, тем не менее, умудрился обоих восстановить против себя насмерть.

Они ему завидовали.

Майор жил в Мулино один, тосковал по жене и сыну, оставшимся в далеком Новосибирске, регулярно квасил и всячески валял дурака. Кажется, временами он пугался самого себя. В Мулино, зажатом между болотами, дисбатом и полигоном, можно было спиться запросто. Некоторые в этом преуспели. Чуя беду, майор инстинктивно изо всех сил рвался к родным, хоть ненадолго. Сердечный приступ у него случился после разговора с начПО: Тяглов просился в отпуск на Новый Год.

По словам адъютанта начПО, сначала в кабинете было тихо, а потом эти двое заорали друг на друга так, что хоть знамя выноси из штаба.

К концу пути майор раздышался, у него уже почти не заплетались ноги, и дверь он отпер довольно бодро, где-то за минуту. Протопал неверными шагами в квартиру, присел в углу и включил магнитофон. Заиграла какая-то попса. Чуть ли не Modern Talking.

И тут плохо стало мне. Разом схлынуло накопившееся за последний месяц напряжение. И увиденное сегодня – догнало. И то, что я с момента приезда в Мулино не слышал вообще никакой музыки, кроме страшного нашего полкового оркестра, тоже сыграло роль.

Музыка для нас, мальчишек восьмидесятых, значила невероятно много. Мы в нее прятались, мы ею отгораживались от мира родителей, музыка делала нас свободными. У кого-то попса, у кого-то рок, главное – она у нас была. В учебке музыки не оказалось вообще.

И тут я ее услышал.

Я привалился к стене, закрыл глаза, и из-под сомкнутых век буквально хлынуло.

– Ты не стесняйся, Олег – просипел Тяглов. – Не стесняйся слез.

Он что-то еще сказал ободряющее, сидя в расстегнутой шинели на корточках перед тумбочкой с магнитофоном. Голос майора был слабым, потерянным, несчастным и больным – а я ничем не мог помочь. Кто бы мне самому помог.