Оружие, которое себя исчерпало - [2]
— Здорово! Вот не ожидал! Тебя куда взяли?
А сам уже кое-что начинаю понимать. Самолёт, охрана, слова лишнего не скажи… Дело, видимо, серьёзное. Никита тем временем сыплет фамилиями: Зельдович, Франк-Каменецкий… Вот, мол, куда я попал.
— Это теоретическая группа. Тебя, я слышал, тоже к нам.
— Ладно, я не против. А как тебе тут?
— Знаешь, экзамен устроили, подхожу я или не подхожу. Кое-как выбрался.
— А что спрашивают-то? Вдруг и меня начнут пытать, ты уж скажи заранее.
Никита бегло рассказал про три задачи, относительно простые. Это меня несколько успокоило — встречался вроде с такими.
На следующий день меня вызывают к Кириллу Ивановичу Щёлкину, он был заместителем у Харитона. Потом иду знакомиться в тот самый упомянутый Никитой теоретический отдел. Им руководил член-корреспондент Яков Борисович Зельдович, но в тот день его на месте не было. Он тогда половину времени проводил в Москве. Был у нас недели две-три, организовывал работу, потом возвращался в Москву, там недели две-три находился — такой у него был челночный режим.
Зельдовича замещал Франк-Каменецкий, он и стал моим непосредственным начальником. Но случилось это лишь после „экзекуции“, которой ещё с вечера запугал меня Никитушка.
Давид Альбертович — так звали Франк-Каменецкого — выждал, пока в его кабинет набьются вслед за мной все желающие поглазеть на новичка. Потом переспросил:
— Так как вас звать?
— Лев.
— Нет, полностью, полностью.
Я начинаю смущаться, но подвоха вроде не чувствуется.
— Лев Петрович.
Спустя время я убедился, что здесь было принято называть всех по имени-отчеству, независимо от возраста. И шло это от начальства. Руководители держали себя на „вы“ со всеми подчинёнными, что считалось в порядке вещей.
— Так вот, Лев Петрович, у нас такой дурацкий порядок установился — что-то вроде экзамена. Вы так хорошо учились — может быть, не надо?
А я по глазам собравшихся вижу, что народ жаждет представления. И вроде как с обидой даже отвечаю: — Чем же я хуже других? Экзамен так экзамен.
Народ сразу оживился, пошли вопросы. Буквально те, о которых мне Никита накануне доложил. Я их с полуслова понимаю, в уме интегралы беру, теоретики на меня только глаза таращат. Экзамен идёт к концу. Все вроде довольны, а я, разумеется, больше всех — выплыл и даже воды не нахлебался.
Уже в самом конце Франк-Каменецкий меняет тему:
— Знаете, у нас работает рентгеновская установка, — и начинает сыпать техническими деталями про эту установку, а я половины терминов даже не понимаю, не могу ухватить, куда он клонит. Нужно, дескать, изменить напряжение, для того чтобы просвечивать всякие детали, угол какой-то сосчитать, ещё чего-то… Говорит, говорит, а сам всё время на меня смотрит. „Вот, — думаю, — влип!“ И на честном глазу отвечаю:
— Это я не потяну. Это я не могу вам сейчас ответить.
Как они захохочут все!
— Всё, экзамен закончился, — спокойно гасит эмоции Франк-Каменецкий. — А про установку я к тому рассказал, что было бы хорошо, если б, скажем, месяца за два вы всё это просчитали…
Где-то через час ко мне с важным видом подходит Виктор Адамский. Он окончил физфак на год раньше меня и уже работал на „объекте“.
— Мне поручили рассказать, чем мы тут заняты. Ты сам-то как думаешь?
— А что думать? — бравирую я своей интуицией. — Атомной бомбой вы здесь заняты.
Это заявление, мягко говоря, огорошило Адамского. Такие слова, как я вскоре понял, тут никогда вслух не произносились. И даже в секретных документах фигурировали только „изделия“, а все материалы были под псевдонимами. В отчётах, которые перепечатывались на машинке, в необходимых местах делали пропуски, и только потом непосредственный исполнитель документа вписывал недостающее от руки — термины (обычно в закодированном виде) , цифровые данные, другие фактические сведения и характеристики. Много позже мне доводилось видеть отчёты, которые составлял Курчатов, — он тоже многие термины кодировал, отдельные слова и цифры вставлял от руки.
* * *
В условиях суровой секретности всякие штучки случались. Был у нас один сотрудник, он потерял радиоактивный источник какой-то. Обыскались, но пропажу так и не нашли. Как я теперь понимаю, беспокоил не столько источник — ничего в нём особенно секретного не было, — сколько сам факт пропажи. Событие оценивалось как пятно на систему. Отнеслись крайне серьёзно, дело завели, расследовали. В конце концов человек вынужден был по этой причине уйти.
Со мной почти такой же случай приключился. Были у нас тетрадки с отрывными листами. Одни тетрадки были в обложках, листы все пронумерованы, и вы не имели права ничего с ними делать. Но были и отрывные тетради, с перфорацией: когда отрываете, на корешках сотрудник спецотдела должен расписаться, что листы изъяты. Эти листы потом за теми же номерами скреплялись и превращались в отчёт, большей частью в одном экземпляре, с записью на обороте: „Исполнено в одном экземпляре, от руки“.
Отрывные тетради нередко использовались и для черновых записей, расчётов. Когда не было под рукой прошнурованной тетради, писали в отрывной. А потом я, например, приходил в спецотдел и говорил: „ Мне эти листы не нужны. Давайте их оторвём, а вы распишетесь “. После чего черновики уничтожались — этим занимался спецотдел.
Это издание подводит итог многолетних разысканий о Марке Шагале с целью собрать весь известный материал (печатный, архивный, иллюстративный), относящийся к российским годам жизни художника и его связям с Россией. Книга не только обобщает большой объем предшествующих исследований и публикаций, но и вводит в научный оборот значительный корпус новых документов, позволяющих прояснить важные факты и обстоятельства шагаловской биографии. Таковы, к примеру, сведения о родословии и семье художника, свод документов о его деятельности на посту комиссара по делам искусств в революционном Витебске, дипломатическая переписка по поводу его визита в Москву и Ленинград в 1973 году, и в особой мере его обширная переписка с русскоязычными корреспондентами.
Настоящие материалы подготовлены в связи с 200-летней годовщиной рождения великого русского поэта М. Ю. Лермонтова, которая празднуется в 2014 году. Условно книгу можно разделить на две части: первая часть содержит описание дуэлей Лермонтова, а вторая – краткие пояснения к впервые издаваемому на русском языке Дуэльному кодексу де Шатовильяра.
Книга рассказывает о жизненном пути И. И. Скворцова-Степанова — одного из видных деятелей партии, друга и соратника В. И. Ленина, члена ЦК партии, ответственного редактора газеты «Известия». И. И. Скворцов-Степанов был блестящим публицистом и видным ученым-марксистом, автором известных исторических, экономических и философских исследований, переводчиком многих произведений К. Маркса и Ф. Энгельса на русский язык (в том числе «Капитала»).
Один из самых преуспевающих предпринимателей Японии — Казуо Инамори делится в книге своими философскими воззрениями, следуя которым он живет и работает уже более трех десятилетий. Эта замечательная книга вселяет веру в бесконечные возможности человека. Она наполнена мудростью, помогающей преодолевать невзгоды и превращать мечты в реальность. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Биография Джоан Роулинг, написанная итальянской исследовательницей ее жизни и творчества Мариной Ленти. Роулинг никогда не соглашалась на выпуск официальной биографии, поэтому и на родине писательницы их опубликовано немного. Вся информация почерпнута автором из заявлений, которые делала в средствах массовой информации в течение последних двадцати трех лет сама Роулинг либо те, кто с ней связан, а также из новостных публикаций про писательницу с тех пор, как она стала мировой знаменитостью. В книге есть одна выразительная особенность.
Имя банкирского дома Ротшильдов сегодня известно каждому. О Ротшильдах слагались легенды и ходили самые невероятные слухи, их изображали на карикатурах в виде пауков, опутавших земной шар. Люди, объединенные этой фамилией, до сих пор олицетворяют жизненный успех. В чем же секрет этого успеха? О становлении банкирского дома Ротшильдов и их продвижении к власти и могуществу рассказывает израильский историк, журналист Атекс Фрид, автор многочисленных научно-популярных статей.