Оружие для убийцы - [43]

— Ах ты, дрянь! — взорвался Пашкевич. — Не зря Аксючиц сказал, что ты в этом замешана! Так ты мне еще и угрожать осмеливаешься?!

— Не угрожаю — предупреждаю. — Лидия Николаевна опустилась в кресло, сложила на коленях руки. — Я уже нахлебалась лагерной баланды от пуза, мне ничего не страшно. А вот ты поваляешься возле параши, покормишь вшей — враз поумнеешь. И не вздумай поручить Виктору или еще какому–нибудь отморозку замочить меня, у меня все наши делишки на дискете записаны, и дискетка у надежных людей спрятана. Если с моей головы хоть волос упадет, тебе крышка. Ты меня любить должен, пылинки с меня сдувать, а не всякие дурацкие ревизии назначать. Хватает у меня проверяльщиков и без Аксючица. Усек?

Пашкевич закрыл глаза. Откуда–то из небытия выплыла набитая потными от духоты людьми, как бочка селедкой, камера следственного изолятора, в которой он дожидался суда, и тошнотворная вонь параши, и чугунная жесткость трехъярусных нар, и отвратительный вкус баланды из квашеной капусты, и белые жирные вши, которых его сосед с треском давил ногтями, и чувство отчаяния — все кончилось! Хорошо, что эта гадина ничего не знает о его прошлом. Ему–то казалось, что оно навсегда ушло из его жизни, как дурной сон, но, оказывается, ничто не уходит бесследно, все таится в каких–то неведомых уголках души, чтобы однажды воскреснуть и крутым кипятком плеснуть в лицо.

Пашкевич почувствовал, что его так и подмывает вскочить и ударить Тихоню. Но усилием воли он заставил себя остаться в кресле. В погоне за деньгами он сам дал этой сволочи неограниченную власть, и она была бы последней дурой, если бы не воспользовалась ею в собственных интересах. Но ведь он никогда не считал Тихоню дурой. Ясно, она готова на все, лишь бы прикрыть своего дружка: долг платежом красен. Нужно отступить. С Тихоней и ее дискетой в ближайшее время придется что–то сделать, нельзя жить на минном поле, но что и как — следует обдумать спокойно и тщательно, любой поспешный, неверный шаг может обернуться бедой. Судя по всему, эта падаль действительно ни перед чем не остановится.

Скрепя сердце, Пашкевич попытался все обратить в шутку.

— Чего ты развоевалась, как пьяная баба на базаре! Ну, случилось и случилось, могла объяснить все по–человечески, без угроз и оскорблений. — Он встал из–за стола, с трудом пересиливая отвращение, взял ее за руку. — Не надо, Лида. Я не сахар, но и ты не мед. Да, ты работала на меня, но и о себе, уверен, не забывала. Между нами только одна разница: ты мои счета знаешь, а я твои нет. Но что они есть и осело на них немало — не сомневаюсь. Начнут копаться в моих, доберутся и до твоих. Ладно, давай не будем становиться друг другу на горло. Мы с тобой в одной лодке, не надо ее раскачивать, тонуть никому не хочется, ни мне, ни тебе.

— Вы правы, Андрей Иванович, — Лидия Николаевна наклонила голову, чтобы не смотреть ему в глаза. — Не беспокойтесь, больше такое не повторится. С вашего разрешения я вернусь туда и все улажу.

Когда за Тихоней закрылась дверь, Пашкевич яростно ударил кулаком по столу и злобно выматерился. «Сука, — давясь слюной, шептал он, — паршивая грязная сука… Ты у меня еще попляшешь…»

Глава 24

В подвале было парно и душно, как в бане. Вытяжки не работали, дверь не откроешь — холодный морозный воздух погубит то, что пощадила вода. Сантехники заменяли неисправную батарею. Женщины тряпками собирали с пола воду в ведра. Вскоре привезли и включили вентиляторы, стало легче. В проходах между стеллажами настелили доски. На них укладывали уцелевшие пачки книг из верхних рядов; книги намокшие, разбухшие, с отслоившимся, сморщенным целлофаном на обложках раскладывали на просушку. Весь этот разор людей, работавших на складе, не волновал — ни доходы, ни убытки издательства на зарплате сотрудников уже давно никак не сказывались. А чужое — не свое.

От сырого затхлого воздуха Григория замутило. Он зашел в подсобку, жадно попил ледяной воды. До конца дня он перебирал со всеми намокшие книги. Устал, как собака, по дороге домой задремал в автобусе. Чуть не проспал свою остановку.

Дома стоял дым коромыслом. Отмечали день рождения Аленкиного жениха, капитана–ракетчика Саши Новосельцева — Григорий умудрился начисто забыть об этом событии, хорошо хоть, заранее подарок купил. Саша привел двух своих друзей–военных, Аленка пригласила институтских подружек. Было весело и шумно.

Григорий для приличия посидел с часок за столом и ушел к себе работать. Татьяна, как это все чаще случалось с ней в последнее время, быстро упилась; сквозь закрытую дверь Григорий слышал ее резкий пронзительный голос, неестественно громкий смех. Молодежь пела, танцевала под магнитофон, к одиннадцати все разошлись.

Аленка пошла провожать гостей. Татьяна подергала ручку его двери, которую он предусмотрительно закрыл на ключ.

— Открой!

— Ступай спать, — попросил Григорий. — У меня очень много работы и нет никакого желания выяснять наши отношения.

— А у меня есть! — крикнула она и забарабанила в дверь. — Сейчас же открой, иначе я выбью твою проклятую дверь!

Он не ответил.

Минут двадцать она бесновалась за замкнутой дверью, потом стало тихо. Почему–то остро запахло бензином. Григорий оторвал голову от рукописи и увидел, как из–под двери по полу растекается темная лужица. Через мгновение она вспыхнула белым пламенем.