Оружейник - [48]

Т'Альдин приподнял бровь.

— Вот как? Что ж, сейчас вы перестанете смеяться. — Он вытянул руку и указал пальцем вглубь селения: — Вон там, в дальнем конце, у самой ограды, где ручей, текущий через селение, вытекает наружу, стоит дом с двумя танцующими единорогами на крыше. Два года назад в нем жили молодая женщина и две маленькие девочки. Одна совсем маленькая, вторая немного старше. В пространстве между потолком и кровлей хранились корзины с сушеными ягодами, а в комнате с лестницей, по которой поднимаются в это пространство, на стене висел доспех, выкрашенный в зеленое и синее.

Пока он говорил это, лица старейшин начали вытягиваться от удивления.

— Откуда ты это знаешь?! — выкрикнул кто-то из толпы на очень корявом языке илитиири.

— А ты сам как думаешь? — спокойно ответил Т'Альдин, — два года назад вы подкараулили в засаде и истребили один из двух наших отрядов. И я был единственным выжившим. А теперь угадайте с одного раза, где я провел два дня и одну ночь, пока вы обшаривали округу в поисках отбившихся? С той стороны ограды есть дерево, с которого можно перебраться на другое дерево, а оттуда с ветки — на крышу дома с единорогами, не потревожив визгунов. Вы думали, что сумели сохранить в тайне местоположение своего селения? Вы ошибались. Все эти два года я знал, где ваш поселок, я знал, как пробраться в него незамеченным.

Он обвел толпу взглядом. Все молчат, потрясенные, ужаснувшиеся.

— Что, вам уже не смешно? Да-да, в любую ночь в течение этих двух лет ударный отряд мог пробраться в ваше селение и устроить резню, когда вы ожидали бы этого меньше всего. И даже если бы вам удалось отбить нашу атаку, та ночь стала бы для вас ужасной трагедией. Вам интересно, почему этого не случилось? Многие из вас и членов ваших семей живы сейчас только потому, что тот, кого вы назвали злобным и коварным, сохранил вашу тайну и не выдал, что знает, где ваш поселок.

Т'Альдин выдержал эффектную риторическую паузу и продолжил:

— А что могло бы быть? Разведав ваше селение и скрытный путь внутрь, я заслужил бы огромное одобрение как высшего совета жриц нашего города, так и моего собственного Дома. И во главе карательного отряда поставили бы меня. И после ночи огня и крови мой Дом Шасс'Кэрр вознесся бы в число самых влиятельных, матрона моего Дома, моя мать, была бы щедро одарена милостью Ллос и поднялась высоко вверх по лестнице иерархии высших жриц. А я, тогда двадцативосьмилетний кадет, сразу стал бы одним из самых знаменитых командиров, и может быть, одним из очень немногих мужчин, удостоившихся милости Ллос. Мгновенная карьера, от молокососа-кадета до командира не только своего Дома, но и всего города. И все дальнейшие налеты шли бы только под моим командованием.

Он печально улыбнулся и обвел толпу глазами.

— Так вот, скажите мне, почему я, злобный, подлый, кровожадный, корыстный и бесчестный дроу, отказался от столь заманчивых возможностей? Вы молчите? Да, вы молчите, потому что ответ сам по себе настолько же невероятен, как и произошедшее. Вам просто не может прийти в голову простая мысль, что я никогда не был вам врагом. Да, мой народ сделал все возможное, чтобы посеять вражду между нами. Да, он сделал все возможное, чтобы я вырос со жгучей ненавистью к вам в моем сердце. Но несмотря ни на что, тот, кого вы привыкли считать злейшим вашим врагом, на деле таковым не оказался. И многие из вас сегодня живы лишь потому, что я никогда не желал враждовать с вами и не захотел делать карьеру такой ценой. И вы все еще не верите мне, я вижу это по вашим глазам. У вас нет иного объяснения моему поведению, но вы слишком сильно привыкли не верить нам и ненавидеть нас. И мысль о дроу, который никогда не желал вам зла, все еще не укладывается в ваши головы.

Вы хотите знать, почему? Ночь и два дня я провел в вашем селении, в одном из ваших домов. Я слышал, как та женщина вечером поет своим дочерям перед сном. Я бы еще понял, зачем, если б они плакали и не хотели засыпать, но они не плакали. И я завидовал им, потому что моя мать мне никогда не пела. Я никогда не получил от нее и ласкового слова. И пока сам не услыхал, не смог бы даже представить себе мать, поющую своим детям.

Но то было два года назад. И тогда мысль остаться среди вас меня даже не посетила, я не сомневался, что вы убили бы меня сразу же. Теперь… теперь мне все равно было страшно идти к вам, но другого выхода не осталось. Нам не выжить в мире, который ненавидит нас, хотя вся наша вина лишь в том, что мы родились в неудачном месте. Все остальные в моем отряде — кадеты в возрасте до двадцати пяти, они никогда не были наверху. Они никогда не ходили в налет на вас. Все, что у них есть против вас — это тщательно взращенная старшими, но беспочвенная ненависть. Меня тоже учили ненавидеть вас, но все старания моих воспитателей пошли прахом, стоило мне лишь раз услыхать, как мать поет своим детям. Остальные кадеты еще моложе меня. Не отворачивайтесь от нас лишь потому, что наш народ приучил вас бояться и ненавидеть нас, мы слишком молоды, чтобы в этом была наша собственная вина.

В воздухе повисла тишина. Услышанное оказалось слишком невероятным для всех и каждого, и только сотню ударов сердца спустя по толпе пошел гомон. Старейшины начали переговариваться между собой, затем один из них сказал, обращаясь к Т'Альдину: