Оруэлл - [27]

Через некоторое время Блэра вновь отправили в провинцию (как уже говорилось, такая ротация была принята в колониальной полицейской службе) — в город Маулмейн, где было значительно больше белых, в том числе и его бабушка, а также тетя, вышедшая замуж за колониального чиновника высокого ранга. В одном из писем Блэр с удивлением отметил, что, прожив почти всю жизнь в Бирме, бабушка так и не научилась местному языку^{136}. Затем его вернули в Рангун, в другой пригород, Инсейн, но позже, теперь уже по его просьбе, перевели еще дальше — в Верхнюю Бирму, в городок Ката. Эрик всё чаще подхватывал простудные заболевания, которые привели к воспалению легких. Считалось, что в Верхней Бирме климат получше. Но просьба о переводе, скорее всего, была связана еще и с тем, что он становился всё более нелюдимым, стремился как можно меньше сталкиваться и с англичанами, несшими здесь службу, и с местными жителями, которыми ему по должности следовало помыкать. Территория Верхней Бирмы — бассейн верхнего течения Иравади — была наименее населенным районом джунглей. Европейцев здесь почти не было.

Эрик наслаждался буйной местной растительностью, разнообразным животным миром, представители которого почти не боялись людей и не вели себя агрессивно; диковинными водопадами и чистыми речными потоками. В Кате, однако, наступил рецидив лихорадки денге. Надежные лекарства против этого заболевания не созданы до настоящего времени. Не исключено, что именно эта болезнь привела к серьезному ухудшению здоровья Блэра, общему ослаблению организма и участившимся легочным недомоганиям.

Лечил Эрика местный врач, индус по фамилии Кришнасауми, с которым у пациента установились дружеские отношения. Оба они ощущали себя не на своем месте — Блэр всё более тяготился полицейской службой; Кришнасауми чувствовал себя не в своей тарелке, так как бирманцы смотрели на него как на привилегированного слугу колонизаторов. Врач и больной обсуждали колониально-имперские проблемы. Индус искренне защищал британские порядки на субконтиненте, а британец их резко критиковал. (Пройдет не очень продолжительное время, и в романе о бирманских днях, написанном Блэром еще до того, как он стал Джорджем Оруэллом, образ этого врача станет одним из основных, причем окажутся представленными их неординарные взгляды — англичанина, выступавшего за самоопределение, и индуса, отстаивавшего преимущества колониального управления.)

В Кате Блэр провел свои последние азиатские месяцы. За время колониальной службы у него не сложились какие-либо четкие политические убеждения. Отвращение к помыканию другими людьми носило чисто эмоциональный характер, однако, безусловно, способствовало формированию в будущем левых, осторожно антикапиталистических, хотя и противоречивых установок.

Личные впечатления полицейского офицера легли в основу многих ярких, порой натуралистических очерков Блэра, написанных в следующие годы. В Инсейне находилась самая большая в Бирме тюрьма — огромное мрачное здание, в котором одновременно в нечеловеческих условиях содержались до двадцати тысяч заключенных. Ежедневно здесь приводились в исполнение смертные приговоры. В обязанности британского полицейского офицера, надзиравшего за тюрьмой, не входило присутствие при казни. Но однажды Блэр, стремившийся приобрести самый разнообразный жизненный опыт, отправился в тюрьму и стал свидетелем страшной сцены. Она настолько запечатлелась в сознании Эрика, что позже он посвятил ей один из ярчайших очерков — «Казнь через повешение». Вероятно, это страшное впечатление повлияло и на внушающее содрогание описание казни в его антитоталитаристском романе.

Что касается личной жизни, то после расставания с Джасинтой у Эрика долгое время не возникало привязанностей. Время от времени появлялись бирманские девушки, готовые разделить постель с британским полицейским офицером, о чем Блэр цинично делился впечатлениями с сослуживцами — о том, например, как приятно заниматься сексом на свежем воздухе, в отдаленном уголке городского парка^{137}. В 1945 году Оруэлл говорил своему хорошему знакомому, писателю и историку позднего Средневековья Гарольду Эктону, о своих бирманских похождениях. «Я, — пишет Эктон, — попросил его вспомнить о жизни в Бирме, и его печальные, честные глаза засветились от удовольствия, когда он стал рассказывать о том, какие сладкие бирманские девушки»^{138}.

Такие разовые контакты усиливали презрительное отношение к женскому полу, которое было характерно для героя нашей книги с юношеских лет. Явно под влиянием собственных эмоций возник написанный им «Романс»[17], сочетающий пародию на сентиментальную любовную лирику с описанием откровенных низменных эмоций и мужчины, и его партнерши:

Неопытен и юн

В далеком Мандалае,

Я поражен был девушкой —

Ах, прелесть неземная!

Ах, золотая кожа, зубки

И темные власы —

За ночь я двадцать джаджей[18]

Бросаю на весы!

Но чистая, печальная,

В глазах тоски печать,

Она по-детски пискнула:

Я стою двадцать пять![19]

Правда, в 1950 году, когда биография Оруэлла еще серьезно не изучалась и о его пребывании в этих местах широкой публике не было известно, некая дама по имени Элиза Мария Лэнгфорд-Раэ, написала в индийскую газету, что была близка с Блэром довольно длительное время в период его бирманской службы. М. Шелден считает сведения Лэнгфорд-Раэ достоверными