Орудие Немезиды - [90]

Я повернул обратно к вилле и вдохнул всей грудью. Ветра не было. Окружавшие виллу высокие деревья стояли в полной тишине прямые, как мачты. Вся округа, залитая лунным светом, застыла в тревожном ожидании.

Я пересек внутренний двор, вслушиваясь в мягкий хруст гравия под ногами. На пороге двери я заколебался и, вместо того чтобы сразу войти в виллу, задержался под портиком, потом прошел вдоль наружной стены дома до одного из окон библиотеки. Гардины были задернуты только наполовину, в окнах горел свет. Внутри сидел Марк Красс, закутанный в свою хламиду, над стопкой раскрытых свитков, с кубком вина в левой руке. Он ни разу не посмотрел в мою сторону, но после долгого молчания неожиданно заговорил:

— У вас, Гордиан, нет никакой необходимости ходить крадучись. Ваша миссия окончена. Заходите ко мне, по не через окно, пожалуйста, — это римский дом, а не лачуга варвара.

Я вернулся к входной двери и прошел через вестибюль. Окутанные сумраком, на меня смотрели восковые лица предков Луция Лициния. Вид у них был достаточно мрачный, но довольный. Я прошел через атриум, где ароматы благовоний наконец-то справились со смрадом разложения. Через раскрытую крышу колонной жидкого опала в атриум лился лунный свет. Осветив фонарем пол, я прочел на каменной плите буквы: СПАРТА. Грубые царапины в смешанном свете фонаря и луны отливали золотом и серебром, как если бы здесь не простой смертный, а сама Фортуна вывела эти буквы концом своего пальца.

Охраны у двери библиотеки не было, дверь осталась открытой. Красс даже не повернулся и не посмотрел в мою сторону, а просто указал на стоявшее слева от него кресло.

Помолчав, он отодвинул от себя свитки, ущипнул переносицу и достал еще один серебряный кубок, который тут же наполнил до краев вином из глиняной бутылки.

— Мне не хочется пить, спасибо.

— Выпейте, — возразил он тоном, не допускавшим, возражений. Я послушно поднес кубок к губам. Вино было темным, очень дорогим, и в груди у меня сразу же разлилось тепло.

— Вино из Фалерна. Урожай последнего года диктатуры Суллы. Исключительное вино, больше всего любимое Луцием. В подвале оставалась всего одна бутылка. А теперь нет ни одной.

Я потянул из кубка, вдыхая прекрасный букет.

— Сегодня никто не спит, — тихо заметил я. — Кажется, время вообще остановилось.

— Время никогда не останавливается, — произнес Красс с едва заметной горечью в голосе.

— Вы недовольны мной, Марк Красс. И все же я делал лишь то, для чего меня наняли. И не сделай я этого, был бы недостоин того щедрого гонорара, который вы мне обещали.

Красс искоса посмотрел на меня. Прочесть выражение его лица было невозможно, таким оно было непроницаемым.

— Не беспокойтесь, — сказал он наконец. — Вы получите свой гонорар. Я не стал бы богатейшим человеком в Риме, если бы обманывал тех, кого нанимаю.

Я кивнул и отпил еще фалерна.

— Знаете, Гордиан, когда вы там, на арене, свирепо вращая глазами, произносили свою пылкую речь, я подумал — вы можете себе представить, что я подумал? — Я подумал, что вы обвините меня в убийстве Луция.

— Подумать только!

— Да. И если бы вы допустили такую дерзость, думаю что у меня хватило бы духа тут же приказать кому-нибудь из моих телохранителей пронзить копьем ваше сердце. И никто не осудил бы меня за это. Я мог бы сказать, что сделал это по праву необходимой обороны. У вас был припрятан нож, вид у вас был как у сумасшедшего, а вещали вы как Цицерон в плохую погоду.

— Вы никогда бы не сделали этого, Марк Красс. Убив меня на месте после такого публичного обвинения вы лишь посеяли бы семя сомнения в каждом из свидетелей такой расправы.

— Вы так думаете, Гордиан?

— Кроме того, ведь это только гипотеза. Я же не выступил с таким обвинением.

— И у вас никогда не было такого намерения?

Мне представляется нелепым задерживаться на этой теме, потому что того, о чем вы говорите, никогда не было, да и настоящий убийца обнаружен. Как раз вовремя, чтобы избежать ужасной судебной ошибки. Хотя знаю, что для вас это было самым последним соображением.

Из горла Красса вырвался низкий звук, похожий на рычание. Ему было нелегко отменить бойню после того, как было разожжено такое любопытство и так распалена кровожадность толпы. Даже после установления виновности Фабия он мог бы осуществить резню, если бы не вмешательство Гелины.

Кроткая, мягкая Гелина в конце концов топнула ногой. Во всеоружии добытой истины она буквально преобразилась на наших глазах. Стиснув зубы, пылая твердыми, сверкающими глазами, она потребовала, чтобы Красс отменил резню. К ней присоединился неистовый и оскорбленный Муммий. Осаждаемый с двух сторон, Красс уступил. Он приказал своим стражникам эскортировать Фабия на виллу, коротко поручив Муммию закрыть игры, после чего без лишних слов и церемоний уехал.

— Вы оставались до конца игр? — спросил меня Красс.

— Нет, я уехал почти сразу после вас.

— Муммий говорит мне, что все закончилось хорошо, но, разумеется, врет. Должно быть я стал посмешищем для всего Залива.

— Я в этом сомневаюсь, Марк Красс. Вы не из тех, над кем люди захотят смеяться, даже у вас за спиной.

— И все же, собрать рабов, и погнать их с арены без церемоний, не давая никаких объяснений зрителям… Это не могло не вызвать разочарования и замешательства. Для достойного завершения игр Муммий наспех собрал всех уцелевших гладиаторов и заставил их драться снова и одновременно. Не слишком оригинальная идея, правда? Представьте себе, каким фарсом это действительно должно было выглядеть — уставшие гладиаторы, в том числе и раненые, лупят друг друга мечами, как неповоротливые любители. Когда я сказал ему об этом, Муммий признался, что нижние ряды амфитеатра быстро опустели. Знатоки понимают, когда им подсовывают фальшивое зрелище, с первого взгляда. К тому же знатные любители острых ощущений не видели смысла оставаться на играх, когда я уже не находился в своей ложе.