Орудие Немезиды - [51]

В других сосудах были, как мне показалось, не красители, а лекарственные травы — черная и белая чемерица, растертая в порошок, ядовитая, но используемая для многих целей, холостеон, или «костистое растение», способствующее заживлению ран и вылечивающее растяжения суставов, семена белого молочая, помогающие при водянке и выводящие желчь. Я увидел маленький сосуд, полный аконита, который называли также «смерть пантерам», когда кто-то кашлянул за моей спиной. Из коридора на меня неодобрительно смотрел раб.

— Вам следовало бы подумать об осторожности, прежде чем совать нос в эти сосуды, — заметил он. — Кое-что из их содержимого может оказаться ядовитым.

— Да, — согласился я, — например, вот это. Аконит, говорят, брызнул изо рта Цербера, когда Геракл вытащил его из Подземного царства. Поэтому-то он и растет близ входов в Подземное царство, у Челюстей Гадеса. Мне говорили, что он убивает пантер… а может быть, и людей. Удивляюсь, зачем его держит у себя твоя хозяйка.

— Жало скорпиона, — коротко ответил раб. — Его смешивают с вином для приготовления припарки.

— О, твоя хозяйка видно очень опытна в таких делах.

Раб, скрестив руки на груди, смотрел на меня взглядом василиска. Я осторожно поставил сосуд обратно на полку и вышел из комнаты.

Над голубым горизонтом неслась череда облаков, а в вышине, оглашая воздух своими резкими криками, кружили чайки. Я прогуливался, и Сивилла из Кум начинала казаться нереальной, как пар, поднимавшийся над Авернским озером, все, что произошло с того момента, как мы выехали этим утром из Байи, было просто сном наяву. Мне захотелось снова оказаться в Риме, прогуляться по заполненным толпой улицам Субуры, понаблюдать за стайками мальчишек, играющих на арфе на площадях. Захотелось покоя в уединении моего сада, комфорта своей постели и ароматов стряпни Вифании.

За этими размышлениями меня застала Олимпия. В одной руке у нее была небольшая корзинка. Она была еще довольно далеко, но мне было видно, что она улыбалась — не той двусмысленной улыбкой, которая не сходила с ее лица на вилле Гелины, но искренней и лучистой. Подол ее короткой столы для верховой езды был темным, словно ей пришлось бродить по колено в воде. Я пытался представить себе, откуда она возвращается. Тропинка, по которой она шла, терялась среди нагромождения камней. Если бы она захотела набрать раковин или морской живности, то места близ Кум были бы для этого наверняка лучше и безопаснее.

Когда она приблизилась, я зашел за большой камень, обошел вокруг него и попытался понаблюдать за ней так, чтобы самому оставаться незамеченным. В сотне шагов от себя я увидел темный плащ с капюшоном и длинную заостренную бороду. Философ Дионисий, подобно мне, стоял за большим камнем у края скалы, украдкой наблюдая, как Олимпия поднималась по склону холма.

Он меня не видел. Я медленно двинулся вокруг камня, прячась как от Олимпии, так и от Дионисия, а потом быстро отбежал от скалы, чтобы не оказаться в поле их зрения, и поспешил присоединиться к Экону на террасе.

Через несколько минут появилась Олимпия. Раб что-то сказал ей вполголоса. Олимпия вышла в другую комнату. Когда она появилась снова, на ней уже была сухая стола.

— Был ли успешным ваш визит к Сивилле? — любезно улыбнувшись, спросила она.

Экон нахмурился и отвел глаза.

— Узнаем по дороге обратно в Байи.

Олимпия, казалось, была озадачена, но ничто не могло испортить ее настроения. Она прошлась по террасе, осторожно касаясь цветов, растущих в глиняных горшках.

— Пора ехать обратно?

— Я думаю, да. Нам с Эконом предстоит еще много работы, а в доме Гелины наверняка будет большая суета, как всегда накануне больших похорон.

— Ах, да, похороны… — тяжело прошептала Олимпия. Она задумчиво кивнула, и улыбка сошла с ее красивых губ.

— Вам полезен морской воздух, — заметил я. Действительно, она выглядела необыкновенно красивой, с ярко сиявшими глазами и растрепанными ветром золотистыми волосами.

— Вы погуляли по берегу?

— Да, немного погуляла, — отвечала она, отводя глаза.

— Когда вы входили, я видел у вас в руках корзинку. Вы собирали морских ежей?

— Нет.

— Значит, раковины?

На лице ее отразилась неловкость.

— По правде говоря, на берегу я не была. Я прошлась по гребню холма. Собирала красивые камешки, если вам так уж обязательно это знать. Иайа украшает ими сад.

— Понимаю.

Мы собирались в обратный путь. Корзинка Олимпии стояла у двери, на виду, против табурета, где сидел раб. Я задержался, шагнул к корзинке и ногой приподнял ее крышку. Никаких камешков в ней не было. Там лежали только нож и старая лепешка.

При ярком свете дня обратный путь через каменный лабиринт показался мне совсем иным в сравнении с трудным подъемом сюда утром, но входя под сень деревьев, окружавших Авернское озеро, я ощутил ту же самую атмосферу жуткой оторванности от мира, которую почувствовал тогда. Если за нами и следовал Дионисий, то держался он вне нашего поля зрения.

Только когда мы доехали до обрыва, я сказал Олимпии, что намерен остановиться.

— Но вы же здесь уже все видели, — возразила она. — Что вам смотреть еще раз?

— Но мне хочется осмотреть все это еще раз, — настаивал я. Пока Экон искал место, где можно было привязать лошадей, я нашел начало тропинки слева от большой каменной плиты, как указала Сивилла. Отверстие было скрыто разросшимся кустарником и низкими ветвями старых деревьев, а сама тропа была еле видна и совсем не натоптана. На пропитанной сыростью от туманов земле не было свежих следов ни человека, ни оленя. Я пошел вперед через кусты в сопровождении Экона. Олимпия была против, но следовала за нами.