Орудие Немезиды - [50]

— Мудрый вопрос. Я скажу вам, что один из них спрятался, а другой совсем близко. — Сивилла одобрительно кивнула.

— Да?

— Я скажу вам, что, бежав из Байи, они первым делом явились сюда.

— Сюда? Они пришли в вашу пещеру?

— Они пришли за напутствием Сивиллы. И пришли как невинные люди, ни в чем не виновные.

— Где я могу найти их теперь?

— Того, кто скрывается, вы найдете со временем. Что же касается другого, который близко, то вы встретитесь с ним на обратном пути в Байи.

— В лесу?

— Нет, не в лесу.

— Тогда где же?

— На склоне холма есть каменный выступ, с которого открывается вид на Авернское озеро.

— Олимпия показывала нам это место.

— Слева от обрыва узкая тропа, ведущая вниз, к озеру. Спускайтесь до самого выхода из ямы. Он будет ждать вас там.

— Что, тень мертвеца, бежавшего из Тартара?

— Вы узнаете его, как только увидите. Он встретит вас с открытыми глазами.

Кто мог бы решиться расположиться на самом берегу Аверна, среди серы и пара и зловонных призраков мертвецов? Каменный выступ был так близко, что я решил отправиться к нему, правда, мысль о том, чтобы спуститься к его краю, бросала меня в дрожь. Из того, как Экон вцепился в мою руку, я понял, что ему эта мысль не нравится так же, как и мне самому.

— Этот мальчик, — жестко спросила Сивилла, — почему он ничего не говорит?

— Он не может говорить.

— Вы лжете!

— Нет, он действительно не может говорить.

— Он родился немым?

— Нет. Совсем маленьким он переболел лихорадкой. Та же лихорадка унесла в могилу его отца. С того дня Экон никогда больше не сказал ни слова. Об этом мне рассказала его мать перед тем, как его оставить.

— Он сможет говорить, если будет стараться.

Как она могла сказать такое? Я стал было возражать, но она меня оборвала.

— Пусть попробует. Скажи, как тебя зовут, мальчик!

Экон сначала посмотрел на нее с ужасом, сменившимся каким-то странным блеском надежды в глазах. Столько впечатлений в этот день подготовили меня к тому, что я поверил в невозможное. Очевидно, в это поверил и Экон. Он открыл рот. В горле его что-то затрепетало, а щеки напряглись до предела.

— Назови свое имя! — требовала Сивилла.

Экон напрягся. Лицо его потемнело. Губы дрожали.

— Назови же его!

Экон попытался. Но то, что вырвалось из его горла, не было человеческой речью. Это был какой-то сдавленный, искаженный звук, уродливый и скрипучий. Я закрыл глаза от стыда. Мальчик прижался к моей груди, дрожа и плача. Я крепко обнял его, недоумевая, почему Сивилла запросила столь жестокую цену — унижение невинного ребенка — за свои услуги. Призвав на помощь всю свою смелость, я уже готов был упрекнуть Сивиллу. Но она исчезла.

Глава тринадцатая

Каменистая дорога обратно к храму была трудной, но карабкаться на четвереньках нам больше не пришлось, да и времени на нее ушло меньше, чем на восхождение к пещере Сивиллы. Весь мир казался вдвое прекраснее, назойливый туман и тот отступил. Склон холма был ярко освещен сиянием послеполуденного солнца.

Огонь в жаровне погас. Обугленные внутренности все еще шипели и потрескивали на раскаленном камне, отпугивая круживших над ними мух. Запах жареного мяса снова напомнил мне, что мы долгие часы ничего не ели. В небольшом углублении в скале за храмом юный Дамон старательно сдирал шкуру с тушки ягненка, он ловко делал свою работу.

Мы спустились в ущелье и отвязали лошадей. От нагромождения скал отражалось яркое сияние солнца. Мы двигались к берегу. Перед нами открылось сверкающее пространство моря. У наших ног лежали древние Кумы.

Мы ехали молча. Обычно при всяких поездках я поддерживал с Эконом оживленный разговор, хотя он и не мог отвечать мне словами. Теперь же я не мог придумать тему для разговора. Молчание наше было тяжелым. Какой-то проезжий возчик указал нам дом Иайи, стоявший на скале в дальнем конце квартала, над морем. Не такой впечатляющий, как богатые виллы, он был здесь, вероятно, самым большим. Краски, которыми расписан фасад, отличались оригинальностью сочетания темно-оранжевого с цветом охры, перемежавшимися голубыми и зелеными полосами. Дом этот резко выделялся на фоне моря и казался при этом основной частью пейзажа. Рука и глаз Иайи сделали так, что все здесь дышало гармонией.

Раб-привратник сообщил нам, что Олимпия ушла, но, пообещав скоро вернуться, велела позаботиться о нас. Он провел меня и Экона на небольшую террасу с видом на море и подал еду и питье. Завладев миской овсяной каши, Экон стал возвращаться в свое нормальное состояние. Он ел с наслаждением, и у меня отлегло от сердца, когда я понял, что его уныние прошло. Подкрепившись, мы прилегли отдохнуть на ложа, стоявшие тут же. Я стал допытываться у рабов, куда ушла Олимпия. Но тщетно. Даже если бы они знали, то молчали бы. Я оставил Экона дремать, а сам решил осмотреть дом.

Иайа собрала здесь много красивых вещей — столы и кресла тонкой работы, небольшие скульптуры, выполненные с редким вкусом. Драгоценные изделия из стекла, фигурки из слоновой кости — все эти вещи были размещены по всему дому с безошибочным чувством меры.

Я пошел по коридору на странную смесь запахов и набрел на комнату, забитую глиняными горшками, жаровнями, ступками и пестиками. По всей комнате стояли десятки глиняных сосудов. Большие и маленькие, все были помечены надписями. Я открывал их крышки, рассматривал разные высушенные растения и измельченные в порошок минералы. Некоторые из них я узнавал — например, коричнево-красный синопис, сделанный из окиси синопского железа, испанскую киноварь цвета крови, темнопурпурный песок из Путеол, синий индиго из Египта.