Орша - [12]
Сперва был завтрак — готовка и мытье посуды. За ним обед и снова мытье посуды. Вечером, само собой, ужин — как ни странно, очень много посуды! В промежутках успела расписать подросткам ногти (обошлось без мытья посуды), топила печь, пекла вафли — на этом пункте помимо мытья посуды вымыла пол и постирала Ванькин свитер, потому что он мне помогал готовить. А я ему говорила: «Не надо, Ваня, я лучше сама». Но он разве послушается? Это было всего лишь яйцо! Одно! Но Ванька так ловко его разбил, что усрал стол, стул, пол и себя по самые уши. Потом начал замывать с пола желток и усрал всю кухню. А потом наливал себе чай и, ополоснув стакан, ухнул его в сливное ведро, и я снова мыла пол.
Вечером мы рассматривали схему солнечной системы и орали, не жалея легких, во имя науки. Потому что Василий не умеет говорить тихо. Он орет так, словно имеет необходимость перекричать не только слова, но и мысли говорящего. А Ванька тоже имеет что сказать и необходимость перекричать Василия. Звуковые волны этих двух иерихонских труб сходились как раз в месте нахождения моей несчастной головы, оставив на ней от уха до уха рельсы, шпалы и линию электропередач. День-экспресс со свистом промчался по всем нам и провалился в прошлое. И ведь ничего особенного не произошло. Любая женщина легко припомнит тысячи таких дней и скажет: «А че такого-то? День как день.» И будет полностью права.
Моя кровать и прилегающая к ней территория — это сейф и оружейный склад в одном флаконе. Оружейный конфискат я прячу под матрасом. Сегодня спала на двух браунингах и пульках к ним, сломанной пополам палке-нунчаке, пластмассовых наручниках и треснувшем по всей длине мече. Под кроватью средний подросток Женька хранит коробку со своим сокровищами — пятьсотрублей, бисер, резинки для волос и пузырьки с маникюрным лаком. Моя кровать — территория табу, а решения обжалованию не подлежат. Пацаны безропотно требованию сдают оружие, а потом долго и нудно клянчат его обратно, но сами ко мне под матрас не лезут. Старший подросток Ленка вышаривает Женькины сокровища где угодно, но ко мне под кровать не суется. А тут еще кошка повадилась откладывать под моей кроватью кучки. Видимо, тоже прониклась ко мне доверием. Это уже явно лишнее, но с кошкой очень сложно спорить. Кто держал кошек, тот меня понимает.
Каждую ночь наша кошка ходит на работу. Она бы, конечно, охотно туда не ходила, но тетка внимательно следит за выполнение трудового договора: за шкварник ее и в сарай. Утром тетка приходит доить коз, и кошка получает свободу. За ночь она успевает так дико соскучиться, что сразу бежит к нам целоваться. Прибежит, разбудит, обмурлыкает, оботрется щеками, общекочет усами и к следующему. Благодаря кошке, у нас каждое утро начинается с порции бескорыстной любви. А потом кошка напивается молока, и, выбрав теплое местечко, спит до вечера, пока тетка снова не возьмет ее за шкварник. А ведь все потому, что тетка единственная из нас встает по часам — по тупому механическому будильнику.
Тетка топила печь и откопала в мусорной корзине официальный документ с печатями и подписями. Из документа следует, что рыночные отношения наших подростков не стоят на месте, а развиваются, согласно законам свободного от моральных установок бизнеса. Как оказалось, за истекшую неделю на внутреннем рынке подростков существенно выросла инфляция и пошли в ход долговые расписки. Так что неразменные пятьсотрублей навсегда утратили ценность.
Детальная расшифровка с сохранением авторской пунктуации и орфографии:
Я Лапезо Евгения Валерьевна даю Лапезо Елене Валерьевне красовки за то что она даст мне 1000 руб и превезет от папы 5000-12000 руб
08.02.2011
Подписи сторон: неразборчиво
Печати сторон:
на Женькиной написано: ЖЕКА роспоюс печать. По кругу лозунг: «Лена чмо, а я ничё»
Принематель: Лапезо Евгения В. (подпись)
Отдаватель: Лапезо Елена В. (подпись)
Документ годен до 09.02.2011 до 24.00
День сегодня такой — холодно, хочется тепла. Тетка сварганила себе шапку, которая оставляет открытыми только очки и нос. Надела тулуп до пят и ушла в открытый космос за шпульками — то ли монашка, то ли нинзя на службе советской армии. Подростки до сих пор спят — под одним одеялом, прижавшись друг у дружке. Не ругаются, не толкаются, не дерутся — редкий случай. Кошка нашла тепло в ванькиной кровати. Прикинулась одеялом с моторчиком: тронешь — мурчит. Ванька выклянчивает тепла у меня. Прибегает, тычется головой:
— Хлянь, какие у меня уши холодные.
Грею ладонями.
— Надел бы ты свитер.
— Не, не надо.
В другой раз у него холодные руки, коленки, спина… Васька выпрашивать тепло стесняется. И получать тоже. Его обнимешь — замирает, как зверушка. Аж не дышит. А потом начинает смеяться и рассказывать что-то, чтобы меня повеселить. Как медведь в мультфильме пернул в прорубь и всплыла дохлая рыба. Ужасно смешно.
Уезжала на четыре дня в Минск. Пацаны соскучились, встретили с визгом, повисли на руках, даже диковатый Васька. Ванька, услышав, что я называю Василия милым и дорогим, взревновал. Пока шли в поликлинику и обратно, плелся сзади. Дома его душа не вынесла, и он пнул Василия ногой. А я его за это отругала. Ванька погрузился в бездну страдания. Выгреб из закромов мои подарки, сложил мне на подушку, одел куртку с шапкой и начал с громким сапом натягивать ботинки.
