Орлята партизанских лесов - [5]

На развилке Володя попросил остановить и сказал, что, пожалуй, зайдёт в Берёзовку. Когда-то жили там родственники матери, может, примут.

— Возьми, хлопец, — сказал возница и сунул Володе кусок чёрного хлеба

— Спасибо, дядя! — поблагодарил Володя.

Хлеб он съел по дороге. Когда входил в соло, опускались сумерки. Холодный ветер продувал насквозь его старенькое пальтишко. В воздухе кружились редкие снежинки. Улица, по которой он шёл, словно вымерла — ни души. Кое-где на домах сохранились таблички. В этом большом селе Володя никогда не бывал, но от расспросов осмотрительно удержался. Неприветливо чернели тёмные окошки. Ноги скользили в размокшей глине. В центре села размещалась управа — каменный добротный дом с намокшим фашистским флагом. Часовой торчал у крыльца. В окнах мелькали какие-то фигуры. Заглядевшись, Володя едва не наткнулся на патруль, но в последний момент успел юркнуть в чей-то двор. Он укрылся за сараем. Двое полицаев с винтовками не спеша прошли мимо.

Нужно было найти семьдесят первый номер. На доме, во дворе которого он спрятался, виднелся написанный прямо на бревенчатой стене номер «36».

«Значит, семьдесят один — на противоположной стороне. Вот только в какую сторону — вправо или влево от управы?»

Прижимаясь к заборам, Володя разведал обходы опасного места. Обрадованно вздохнул, когда уяснил, что мимо управы ему пробираться не понадобится.

Но там, где должен был стоять указанный Мусиенко дом, он увидел старое пепелище.

«Что же теперь делать?» — растерялся Володя. Надвигалась ночь, снег усиливался. «Заберусь к кому-нибудь на сеновал или в сарай», — решил Володя.

Осмотревшись по сторонам и не заметив ничего подозрительного, медленно побрёл по улице. Он приглядывался, где получше можно укрыться. Конечно, проще всего было постучать в первые же двери и попроситься переночевать. А вдруг нарвёшься на полицаев? Нет, он не мог рисковать: задание должно быть выполнено.

Ещё издали Володя увидел дом под черепицей. В окнах света не было. В глубине двора стоял сарайчик с открытым чердаком.

Володя едва успел перекинуть ногу через забор, как его грубо дёрнули назад и сиплый голос произнёс:

— Стой! Куда прёшь?

Бежать было поздно да и невозможно: полицай крепко держал в своих руках Володин воротник.

— Отпустите, дяденька! — запросился Володя. — Сирота я…

— Знаем мы вас, сирот! — рассмеялся полицай. — Ты слышь, Иван, ещё один сирота, — обратился он к невидимому напарнику.

— Теперь время такое, — сказал тот примирительно, выходя из-за дерева.

— Ты мне про время басни не рассказывай — раз сирота, значит, партизанский выкормыш. Двигай в управу! — И он едва не задушил Володю, покрепче схватив за воротник.

— Отпустите, дяденька… — взмолился Володя.

— Пошли, пошли, — потащил за собой парнишку полицай.

В управе было натоплено. В печи гудел огонь. Трое полицаев реза в карты и даже не повернулись к вошедшим.

— Вот, привели, — сказал полицай, который поймал Володю. Но никто не обратил внимания на его слова. Это разозлило полицая и он закричал:

— Партизана привёл!

Полицаи, как по команде, резко подняли головы.

— А… опять пацана приволок, — безо всякого интереса вырвалось у одного из них.

И полицаи снова вернулись к картам.

— Вот мы сейчас поглядим, что тут у него, — сказал полицай, вытряхивая котомку.

Не найдя ничего подозрительного, полицай заметно рассвирепел.

— Говори, к кому идёшь! Кто послал тебя? — заорал он.

— Сирота я… Хожу по сёлам… Есть ведь надо…

— Ты у меня сейчас заговоришь! Заговоришь! — пригрозил полицаи и поднялся. Он вышел в соседнюю комнату и вернулся с резиновой плёткой. Володя видел, как пороли такой же плёткой колхозного бригадира. При размахе резина растягивалась, а при ударе сокращалась и рвала кожу.

— Ну чего ты к парнишке пристал? — оторвавшись от карт, недовольно сказал полицай в меховой безрукавке. Лицо его показалось Володе не таким жестоким и равнодушным, как у других. — Откуда ты идёшь?

— Из Соловьяновки я… Сирота.

Полицай пристально вгляделся в Володино лицо.

— Из Соловьяновки, говоришь? Отец у тебя на лесоучастке работал, в урочище «Красный дворец»? — спросил он.

— Да, дяденька, работал…

— Отпусти хлопца, Иван! — сказал полицай. — Не врёт. Отец его умер ещё до войны. А мать где? — обратился он к Володе.

— В прошлом году заболела и умерла, — отвечал Володя, чувствуя, как от ненависти к полицаям у него закипает кровь.

— Иди, парень! — разрешил полицай, и Володя кинулся собирать вытащенные из котомки хлеб, старый женский платок, захваченный для обмена, перочинный ножик, ручку, потрёпанную книжку «Робинзон Крузо» куда юный разведчик собирался записывать сведения о враге.

— Ну, гляди, добряк! — зло протянул полицай, поигрывая резиновой плёткой. — Завтра доложу господину коменданту. Ответишь за нарушение приказа! Ведь сказано: всех подозрительных задерживать…

— Так ведь то подозрительных, — вяло возразил полицай в безрукавке. — А этого я знаю. Сирота. Иди, иди, парень!

Володя не стал ждать, чем закончится перебранка между двумя полицаями, и выскочил на улицу. Побежал куда глаза глядят. Лишь вконец запыхавшись, остановился, прижался к забору. Конечно, самое правильное в его положении — немедленно покинуть село. А как же задание? Ведь даже беглые наблюдения свидетельствовали, что село наводнено немцами. Пока его вели в управу, он видел бронетранспортёры и грузовики, спрятанные во дворах, две пушки.