Орлята партизанских лесов - [37]

Каратели, как волки, шагали по неостывшим следам партизан. Много суток люди не ели горячего, не пили кипятку. Спали на ходу, падали в снег и с трудом поднимались. Кто терял последние силы, мог надеяться только на руку друга. Кончались патроны, и каждая граната была на вес золота. Февраль сорок третьего выморозил до дна даже никогда не замерзавшие прежде болота. Вторая клетнянская бригада из последних сил отбивалась от врага.

Лунные, морозные ночи были наполнены тревожным ожиданием. Разведчики возвращались с невесёлыми сведениями: бригада в кольце, и кольцо с каждым днём и часом стягивалось туже и туже.

— Ты, Ванюша, держись середины колонны, — сказал отец, когда объявили короткий привал. — Оно надёжнее так…

Ваня с жалостью посмотрел на отца. Щёки у него были отморожены, почернели, глаза горели каким-то нездоровым огнём, пальцы едва держали автомат. Время от времени отец загребал рукой пригоршню снега и запихивал его в рот. Губы кровоточили, а от снега лопались ещё сильнее.

Ване тоже хотелось пить, а ещё больше — есть.

— В середине колонны должны быть раненые, — ответил Ваня. — А я здоров.

— Эх, сынок, нелёгкая тебе досталась доля, — с трудом говорил отец. Он сидел прямо на снегу, откинувшись спиной на вековой дуб.

— Ничего фашисты с нами не сделают, — сказал Ваня. — Вот посмотришь! Шкелев-старший попытался было улыбнуться, но кровоточащие губы причинили ему такую боль, что лицо невольно искривила болезненная гримаса.

— А знаешь, Ваня, наверное, ты прав, — продолжал, чуть приободрившись, отец. — Сколько на нашу молодую республику бед наваливалось, сколько раз предрекали нам конец… А мы только сильнее становимся после всех испытаний. У меня ведь это — третья война: сначала первая империалистическая, потом гражданская. Теперь с фашистами нужно рассчитаться…

У Вани от голода кружилась голова, и порою его охватывало такое чувство, словно он вот-вот взлетит над землёй.

— Возьми, — сказал отец, протягивая Ване крошечную, в полкулака, чёрствую горбушку. — Последняя…

Ваня жадно схватил хлеб и впился в него зубами. Он съел почти половину, как вдруг его словно молния пронзила. Он вспомнил, что в середине колонны на уцелевших санях лежат раненые. И в последний раз их кормили два дня назад…

Ваня поднялся и, ничего не сказав отцу, почти поплыл по глубокому снегу. Сугробы доходили до пояса, в некоторых местах Ване приходилось разбивать твёрдый наст руками.

Он подошёл к первым же саням. Там лежали закутанные в одеяла и прикрытые сеном двое. Один был без сознания и что-то невнятно говорил в бреду. Второй партизан лежал с открытыми глазами и смотрел в небо. Он заметил Ваню и спросил:

— Немцы далеко?

— Не слышно уже вон сколько времени, — сказал Ваня как можно бодрее.

— Это хорошо, глядишь — и оторвёмся… Хотя нет, не оторвёмся… Нам бы пургу, снег… А нынче даже ночью светло, как днём…

В хвосте колонны дробно застучал пулемёт, ему стали вторить автоматы. Глухо разрывались мины.

— Сниматься! Немедленно сниматься! — побежал приказ от партизана к партизану. Все задвигались, стали подниматься, выстраиваться в колонну по четыре.

Ваня даже не попрощался с раненым и побежал туда, где находился отец.

Но отца на месте уже не было, мимо бежали люди, испуганно ржали от близких разрывов копи. Фашисты стреляли разрывными пулями, и лес наполнился страшным гулом. Казалось, пули летели отовсюду и от них ни убежать, ни укрыться.

— Эй, парень, сюда! Ко мне! — чей-то резкий голос вывел Ваню из растерянности.

Он увидел высокого партизана с ручным пулемётом и двумя запасными дисками под мышкой. За спиной у него висел тяжёлый вещмешок.

— Хватай диски и за мной! — приказал он. — Куда это задевался мой второй номер?

Он сунул Ване в руки диски и кинулся вперёд, даже не посмотрев, бежит ли юный помощник за ним. Доверие окрылило Ваню и он вовсю старался не отставать от пулемётчика. Мимо проносились сани, бежали люди. Стрельба приближалась.

— Здесь! — крикнул высокий партизан и кинулся в снег. Он ловко пристроил пулемёт между двух сосен-близнецов. Руками разгрёб снег, поудобнее улёгся. Потом, что-то вспомнив, приподнялся, быстро вытащил из вещмешка две гранаты на длинных ручках. Положил справа от себя.

— Идут! — крикнул пулемётчик. — Идите, идите! Голову, голову убери, парнишка! — обратился он к Ване и тот страшно удивился, как это партизан заметил, что он приподнялся, чтоб лучше увидеть наступавших фашистов.

Немцы шли по дороге. Их чёрные шинели резко выделялись на снегу.

— Ближе, ближе! — приговаривал пулемётчик, прильнув к прикладу «Дегтярёва».

Он подпустил их так близко, что Ваня испугался. Ему показалось, что фашисты видят их и хотят взять живьём.

Пулемёт выпустил длинную очередь, и первые два ряда фашистов, как марионетки на ниточках, задёргались на месте и попадали.

Фашисты попытались обойти пулемёт с фланга, но две гранаты на время остановили их. Офицер, размахивая пистолетом, поднял-таки солдат в атаку.

— Давайте, давайте сюда! — кричал партизан, и его пулемёт «вырубывал просеки» в рядах наступавших.

Вскоре немцы подтянули миномёты, и мины разорвались за спиной у партизанской засады.