Орлята - [161]

— Так это же по-иностранному, а по-нашему иначе! — нс дал договорить Джаббаров. — Баттыфинлай — по-английски бабочка, что ли?

— Баттерфляй, — еще раз поправил Касаткин, — бабочка.

— А финлай — по-английски летать, что ли?

Касаткин еще не понимал, к чему клонит Джаббаров.

— Ну, допустим, с оговоркой, — сказал он.

— А батты что такое? Не знаешь? По-нашему батты — утонул! Так вот, по-ихнему получается — бабочка улетела, а по-нашему — бабочка утонула!

Касаткин махнул рукой и поплыл дальше. Джаббаров смеялся, и его смех звенел над рекой.

Немногословный санитар Березин, весь в мыльной пене, не выдержал бахвальства ефрейтора:

— Не спорь, Джаббаров, лучше показал бы, как ты хорошо пел, когда Свирь форсировали!

— Э, что было, то быльем поросло, доктор, — скороговоркой ответил Джаббаров, брызгаясь водой. — За чем худое поминать, когда сейчас хорошо?

На другом конце деревни показался скачущий во весь дух всадник. Успевший отскоблить бритвой только одну щеку, Дудин пригляделся к нему.

— Товарищи, уж не наш ли это парторг?

— Он самый!

Что-то случилось.

Купавшиеся бойцы вылезли из воды, быстро оделись и побежали к дому, где размещалось подразделение. Шумилин резко остановил коня и, не слезая с седла, помахал бумагой:

— Товарищи, приказ! Верховный Главнокомандующий объявляет нам благодарность!

На улице раздалось мощное «ура».

— Где лейтенант? Надо организовать митинг, товарищи. — Шумилин спешился и привязал к сосне покрытого пеной коня.

Через несколько минут разведчики с автоматами на шее стояли в строю. Урманов скомандовал:

— Взвод! Приказ Верховного Главнокомандующего. Слушать, смирно! — и поднес руку к виску.

Суровые лица разведчиков просветлели. Подняв Головы, выпрямившись, они притихли. Стоя рядом с лейтенантом, Шумилин взволнованно читал:

«Приказ Верховного Главнокомандующего генералу армии Мерецкову

Войска Карельского фронта при поддержке с фланга судов Ладожской военной флотилии, перейдя в наступление севернее и восточнее Лодейного Поля, форсировали реку Свирь на всем фронте от Онежского озера до Ладожского озера, прорвали сильно укрепленную оборону противника и, продвинувшись вперед в течение трех дней наступательных боев от 20 до 30 километров, заняли более 200 населенных пунктов, среди которых Подпорожье, Свирьстрой, Вознесенье, Михайловская, Мегрозеро, Печная Сельга, Бережная, Микентьево.

В боях при форсировании реки Свирь и прорыве обороны противника отличились войска…»

Шумилин передохнул и начал читать фамилии генералов. Услышав среди них фамилию своего генерала, разведчики подняли головы еще выше.

— «В ознаменование одержанной победы, — продолжал Шумилин, — наиболее отличившиеся в боях соединения и части представить к присвоению наименования «Свирских»…»

Громкое «ура» не дало Шумилину дочитать фразу. Он смотрел на охваченных великой радостью бойцов и тоже кричал «ура».

Пришел наконец день, когда и им объявили благодарность за отличные боевые действия. Столица родины Москва салютовала доблестным войскам Карельского фронта двадцатью артиллерийскими залпами из двухсот двадцати четырех орудий!

— Боевые друзья! — крикнул срывающимся от волнения голосом младший сержант Касаткин, когда парторг окончил чтение приказа. — Почему мы победили на Свири? Победили мы, товарищи, потому, что нас вела партия. Ура нашей Коммунистической партии!

После митинга бойцы, лежа на траве, тихонько разговаривали.

— Наверно, и в Тамбовской области, в нашем колхозе «Заря», уже слышали по радио этот приказ, — проговорил Гречуха задумчиво.

— А как же! — подхватил Джаббаров, — И мой отец, верно, слышал. И думает небось: «Куда дошел мой Галяви! Москва ему салютует!»

— Наверно, слушали приказ в Нью-Йорке, и в Лондоне, и в Париже, и во всем мире, — снова заговорил Джаббаров, любивший все связывать с международным положением. — Одни, наверно, радуются, а другие чувствуют себя вроде как на раскаленной сковородке.

— Известно, которые капиталисты!

Галяви поднялся и сел по-татарски, поджав под себя ноги.

— Эй, ребята! — сказал он, обращаясь ко всем. — Хотите послушать, как к моему старому деду Габделькадиру приехали в гости англичанин с американцем?

— Твой дед губернатором был, что ли? — поддел Гречуха.

— Да нет, даже старостой не был.

— Ну-ну, послушаем, — поддержал Касаткин.

— Рассказывай, да поменьше ври, — подтрунивал Гречуха. — Дед твой, наверно, посерьезней был, чем ты.

— Конечно, — протянул Галяви. — Разве можно сравнивать моего деда Габделькадира со мной? Я далек от него, как небо от земли. Так вот, давно это было, когда мой дед Габделькадир не был еще настоящим дедом. В один прекрасный летний день или вечер в нашу деревню Кемеш кюль, значит по-русски — Серебряное озеро, приехали два очень надменных, пышных чужеземца, Весь аул собрался, чтобы посмотреть на их файтун[28] и невиданные одежды. Так как мой дед в ауле был единственным человеком, который мог мало-мальски говорить по-русски, то староста и привел гостей к нему. Сначала дед испугался, подумал, что это исправник или сам губернатор за налогами приехал. А как узнал, в чем дело, поднял голову повыше, — он никогда не ронял своего достоинства. Староста советует ему: «Поклонись им, Габделькадир, а то, чего доброго, обидятся и донесут самому царю». А дед мой говорит: «Кланяться не стану, у меня и гак спина болит». А те сидят в карете, растопырились, что куры-клохтушки, кони нетерпеливо перебирают ногами, грызут удила. Американец рукой поманил старосту, Он подбежал к ним, согнувшись в три погибели.