Орлиное гнездо - [30]

— Не спишь, браток? — спросил сосед по нарам, минер с Балтики, которого в роте звали Кронштадтцем.

— Какой уж тут сон, — глухо отозвался Егор.

— Это верно, — вздохнул Кронштадтец. — Сейчас во всем Диомиде, пожалуй, один Рядовский спит.

Он вспомнил свою службу в Кронштадте, восстание матросов, лица балтийских смертников-минеров, копавших себе могилы. Потом — издевательский марш по этим могилам… И вот на Тихоокеанском берегу он снова пережил то, что потрясло душу и закалило волю к борьбе там, на Балтике…

Кронштадтец свернул самокрутку, закурил, глубоко затянулся едким махорочным дымом.

— А ты зря ему руки-то крутил, — продолжал Кронштадтец, говоря шепотом, чтобы не услышали соседи. — Я так считаю, что сейчас силы беречь надо, не тратить их попусту на такие вот выходки. Один, браток, в поле не воин. Тут надо всем сообща за горло всю шайку схватить. Организоваться надо получше, вот оно что…

Егор и сам понимал, что погорячился, но сделанного уже нельзя было изменить.

— Хорошо, ежели он спьяна забудет, — говорил неторопливо Кронштадтец. — А коли вязаться зачнет, так ты ему скажи: мол, оборонить вас, ваше благородие, хотел от греха. Мало ли, мол, какая блажь у того полоумного в голове была. А я и другие — поддержим. Скажем: дескать, ты за жизнь ротного беспокойство имел. Может, еще в герои выйдешь.

И он невесело рассмеялся.

Медленно и неспокойно тянулась ночь. Егору она представилась нескончаемой. Уже похрапывал Кронштадтец, а Егор все думал, припоминал, осмысливал происходящее. В памяти возникали одна за другой картины человеческого горя, страданий, несправедливости. Вот высаживаются на берег Золотого Рога нищие, измученные переселенцы. А вот с протянутой рукой ходят по Владивостоку обманутые подрядчиком рабочие, поднявшие голодный бунт; они не пожелали идти на уступки хозяину, ушли от него, поселившись в знаменитых холерных бараках, неподалеку от Егорова дома. Впервые Егор наблюдал так близко рабочую сплоченность и единодушие. Потом — встречи с проезжавшими через Владивосток из Японии бывшими пленными, их бунтарские рассказы об ужасах войны. Потом — израненные корабли, жалкие остатки разгромленной Тихоокеанской эскадры. Потом…

«К большевикам надо прибиваться», — подытожил Егор все, о чем передумал в эту бессонную ночь. Он хотел разбудить Кронштадтца, посоветоваться, открыть перед ним душу. Егор почувствовал, что отныне большая к кровная дружба связывает его с балтийским минером. «Сколько еще придется в жизни постигать людей, разбираться — кто друг, кто враг», — думал Егор. Но одно он твердо знал теперь: друзей своих будет измерять по таким, как Кронштадтец.

Места Егора и Кронштадтца в солдатском строю были рядом. Егор на строевых занятиях постоянно ощущал локоть этого рослого, с широкой матросской грудью человека, присланного к берегам Тихого океана потому, что угадали в нем петербургские жандармы противника существующего строя. Таких царь расстреливал и гноил по каторгам и тюрьмам. Но разве можно было уничтожить всех, размышлял Егор. Вот ведь жив Кронштадтец. От него протянулась сегодня ниточка к нему, Егору. И может, не к нему одному. Значит, из шестнадцати убитых за революцию уже двое будут заменены в боевом строю. Егор почувствовал, какая огромная тяжесть заботы легла отныне на его плечи. Ну что ж! Он не согнется, не пошатнется. Крепкая рука товарища поддерживает его…

Днем Егора вызвали к Рядовскому. Кронштадтец ободряюще посмотрел на Калитаева, и Егор бестрепетно пошел навстречу своей неизвестной судьбе.

О вчерашнем разговора не было. Рядовский вертел в руках бумажку с двуглавым орлом в левом углу. Не глядя на Егора, сказал ему:

— Собирай вещи и — во Владивосток. Явишься к начальнику портовых мастерских. Будешь там работать, Предписание есть.

Рядовский не стал рассказывать Егору, что после восстания минеров были уволены многие рабочие порта, другие арестованы, а мастерские закрыты. Чтобы возобновить работу мастерских, командование собирало солдат и матросов, знакомых с кузнечным, слесарным, котельным и другим ремеслом.

— Кошмар души, — негромко сказал Рядовский свою излюбленную фразу и поднял на Егора красноватые после хмельной ночи глаза. — Какая там скотина вчера подняла крик?

— Не могу знать, ваше благородие! — бодро отчеканил Егор, стоя навытяжку и поедая, согласно уставу, начальство глазами.

Егор догадывался, что Рядовский не слишком заинтересован в выявлении кричавшего минера. Страх получить пулю не покидал теперь ротного ни на минуту. Страх связал его по рукам.

— Можешь идти, — приказал Рядовский, протягивая Егору документы. — И смотри там, не вздумай бунтовать, — сказал он в напутствие.

У порога казармы Егор попрощался с Кронштадтцем и, не оглядываясь, солдатским шагом пошел по дороге через сопки к мысу Чуркина.

14

Работал Егор в мастерских по шестнадцать часов каждодневно. Как солдат, он получал по три царских копеечки в день. Вольнонаемный рабочий за ту же работу имел немногим больше рубля, но и это была нищенская плата за тяжелый, рабский труд. И если голодали «рублевые», то Егору приходилось совсем туго. Он нетерпеливо считал дни, когда выйдет наконец срок его солдатской службы.