Орланда - [70]

Они не говорили — две «полудуши» общались при помощи вибраций.

Пуля уже почти вмазалась в лоб Люсьена Лефрена, он был практически потерян для Орланды, и тот понял, что не может больше колебаться: он сам — всего лишь вибрация, он не сохранит свое единство в измерении — или измерениях? — где пребывал, и очень быстро там «расточится», будучи чистой энергией, он не убережет свою идентичность от рассеяния среди воздействующих на него взаимодействий, малейший толчок — да что там, соседство с какой-нибудь силой, — заставит его распасться на составляющие, так мысль человеческая теряется в мыслях богов, порыв, выбросивший Орланду из тела Люсьена, все еще удерживал его целостность, но он должен был действовать очень быстро, бежать из квантового мира и вернуться к реальности.

Орланда в отчаянии искал нового хозяина: где же Поль Рено? Где изумительные партнеры по любовным играм? Он не мог преодолеть стен, его время почти вышло, доступна была одна только Алина, и он предпочел возвращение смерти и позволил естественным потокам нести его туда, откуда он вышел, но слезы текли по нематериальным щекам — Орланда оплакивал свою жизнь мужчины, — и он вернулся, рыдая.

Алина, все еще сжимавшая в руке пистолет, вздрогнула — дважды: из-за отдачи оружия и реинкарнации Орланды. Она пошатнулась, как от удара, когда на нее разом обрушились его воспоминания: Поль Рено, человек из поезда, Амурадора, мамаша Лефрен, Анни и Мари-Жанна, номера в гостиницах, кадреж, секс и тело, в котором он обитал, — все это проникло в нее вместе с оглушающим грохотом выстрела. Она посмотрела на жертву: ярость, «забытая» Орландой на лице Люсьена Лефрена в момент расставания, ушла, во лбу образовалась дырка, и на десятую долю секунды появился прежний Люсьен. Потом взор его померк, выражение лица поплыло, плечи — такие прямые и сильные при жизни — обмякли. Секунду назад Люсьен, незаметный, непритязательный, незначительный молодой человек, скучал на платформе парижского вокзала, ждал поезда, отправлявшегося в 13.45, думая, не послушать ли ему запись интервью с Амурадорой, и вот уже — без единой секунды задержки — он узнает вокруг себя стены собственной комнаты, видит незнакомую женщину, наставившую на него пистолет… Люсьен изумлен, но ему не отпущено время — ни на удивление, ни на осознание происходящего, он таращит глаза, поднимает руку, пытаясь то ли отмахнуться, то ли защититься, хочет спросить, что же происходит, но пуля уже настигла его, ввинтилась в лоб, и Люсьен умер. Он опрокинулся на спину, задел головой деревянную кровать, и тело завалилось на правый бок, лицом в пол.

В комнате воцарилась абсолютная тишина. По улице, мимо дома, проехало несколько машин.

Волна ярости Орланды накрыла потрясенную Алину, и она пошатнулась. «Ты убила его!» — хотел крикнуть Орланда, но проникновение уже началось, и он вдруг понял, что его вовсе не ссылают в темные подземелья: он воссоединяется с Алиной так, словно они нежно прикоснулись друг к другу лбами и сливаются воедино. Орланда задрожал, не понимая, что чувствует, ни в чем больше не уверенный: уходил, растворялся разгневанный ребенок, но его самого больше не отрицали. Орланда хотел сопротивляться — и не мог, потому что в этой душе он был у себя дома, он все здесь знал, он напоминал сейчас путешественника, увидевшего дивные города и веси и чувствующего счастье обретения привычного уклада жизни. Орланда испустил вздох удовлетворения… и его автономному существованию пришел конец, а обретшая целостность Алина сделала жадный глоток — то ли воздуха, то ли свободы. Опыт Орланды стал ее опытом: это она пробегала насквозь Северный вокзал, перепрыгивая через груды багажа, и была в это мгновение «веселым парнем», она заскакивала в последний вагон поезда и «смеялась, как парень», она была дерзким нахалом, вышедшим на сексохоту, она была хозяйкой «послушного дружка», она беззастенчиво наслаждалась обретенной свободой, она испуганно шарахалась от любовных притязаний Мари-Жанны, стонала от ужаса при виде мамаши Лефрен и от сожаления — при мысли о потерянном навсегда Поле Рено. Две недели жизни одного человеческого существа стали подарком другому человеческому существу, она изумилась красоте собственной спины, посмеялась над своей робостью и почувствовала, что эпоха печали окончилась. Алина снова была двадцатилетней гибкой красавицей, оставаясь зрелой тридцатипятилетней женщиной, она воссоединилась с собой, вернула эксклюзивные права на свою душу, став ее владычицей, огонь Орланды разливался по ее жилам, она чувствовала, как бьется та часть ее тела, которую мать никогда никак не называла, жестко хохотнула, вспомнив обо всех покорных женщинах рода — Мари Берже, Жанне Лемонье, Леони Барнере (они находились одна в другой, как русская матрешка), — лишенных каких бы то ни было прав… и распрямилась, и посмотрелась в зеркало Люсьена Лефрена, и произнесла:

— Я — это я.

Звук ее голоса отразился от облупившихся стен, прогудел, как колокол, и улетел под потолок.

— Не начинай снова! — пригрозило ей отражение.

Она показала ему нос и ответила:

— Это будет зависеть от тебя!