Орланда - [71]

Потом она повернулась к лежавшему на полу телу своей жертвы, присела, тихонько — почти нежно — взяла голову Люсьена Лефрена в ладони, повернула лицом к себе и испытала мимолетное, но невероятно сильное ностальгическое чувство. Черт возьми, как же славно она развлекалась в теле этого парня! Алина на мгновенье пожалела, что существование Орланды не продлилось чуть дольше, и подумала, что обязана благодарить его до конца своих дней. Ее рука опустилась на плечо Люсьена, заматеревшее благодаря силе Орланды, потом коснулась крепкой груди… вот ее ладонь скользнула на лишившийся хозяина фаллос, и она вздохнула, с сожалением вспоминая дни пережитой легкости, вызова всему миру, даже жестокости. «Я владела всем этим! — сказала она себе и подняла голову. — У меня будет все это, если я захочу…»

Алина долго стирала с револьвера свои отпечатки пальцев, вспомнив, как это делают герои боевиков, а потом ушла, не оборачиваясь. Альбер наверняка еще дома, и ей не терпится испытать на нем новообретенный пыл Орланды.

Эпилог

— Мне звонил брат: у него возникло неотложное дело, во вторник он не придет.

Госпожа Берже напечатала на машинке письмо от имени Люсьена Лефрена, в котором он сообщал дорогой Алине: «Мне сделали суперзаманчивое предложение работы в Южной Африке… мой фламандский и английский вполне сгодятся… им нужен журналист-дока в культурной жизни Европы… я всегда хотел путешествовать… виды на будущее блестящие… За два года я доведу свой английский до совершенства… мечтаю о Нью-Йорке…» Алина с превеликим удовольствием переплетала — в нужных пропорциях — восторженный пыл со здравомыслием, исписав две страницы, потом сдала конверт в частную почтовую фирму, которая запросто проштемпелюет ее в Претории.

Альбер покачал головой:

— Что ж, ладно, ты была права — никаких коварных замыслов этот парень не вынашивал.

— Мне почему-то кажется, что я о нем больше не услышу, — с искренним вздохом сожаления отвечала она.

После долгого перерыва Алина отправилась во Дворец изящных искусств: в тот вечер малоизвестный пианист играл концерт Шумана. Публики было немного. Она сразу заметила Поля Рено — он стоял у широкой колонны, ввинчивая сигарету в длинный мундштук из пожелтевшей слоновой кости (как хорошо она его помнила!). Направляясь к Полю, Алина вызвала из глубины своего существа веселое детское нахальство Орланды, приблизилась, щелкнула зажигалкой.

— Благодарю… — Он был слегка удивлен.

— Как вам концерт?

— Не слишком хорош…

— Что будет во втором отделении?

— Концерт Шумана.

— Банально, не находите?

Рено промолчал, глядя в пространство, и Алина уловила какое-то непонятное выражение, смутную тень на его лице.

— Прошу меня извинить, — произнес он и отвернулся.

Алина шла домой, сочиняя печальную эпитафию своей выходке: «Говорила же я тебе — он любит только мужчин!»

Выходка? Она убила молодого, полного сил мужчину! А как же грех, угрызения совести, иссушающее душу чувство вины?

Время от времени она спрашивает себя, зачем Люсьен Лефрен держал в квартире пистолет. Она помнила, что он практически не противился вторжению. Че-е-ерт! Да этот парень хотел умереть — копил мужество, чтобы вышибить себе мозги. Я ему просто помогла…

Эпитафия

Ну, убийцу Люсьена Лефрена, конечно, так и не нашли. Правда, у молодого человека не было ни подозрительных знакомств, ни опасных связей, он не употреблял наркотики, не распространял, не торговал, всегда вовремя платил налоги… Полиция не надрывалась.

Полагаю, следует сказать о нем прочувственное слово: он был бережлив, честен, трудолюбив и совершил в своей жизни единственную ошибку — встретился с Алиной не в то время и не в том месте… за что и заплатил безвременной кончиной.

Моралите

А кого, собственно, удалось бы покарать за его смерть? Алину? Но она сегодняшняя — «воссоединившаяся», так сказать, — была автором преступления лишь отчасти. Ту ее сущность, которая убила, опровергает Орланда, не желавший этой смерти, а тело у жертвы было украдено существом, которого больше нет. Будь я судьей — попала бы в затруднительное положение! Скажете, во всем виновата я? Бросьте! Я всего лишь сочинила роман, придумала историю. На моих руках нет крови — разве что немного чернил. Душегубские порывы, рождающиеся в душе, материализуются только на бумаге, в комиссариат полиции я вхожу с гордо поднятой головой, мой адвокат на мне состояния не сделает…

Кстати, я никогда не утверждала, что пишу истории, — корректные с моральной точки зрения.

Коротко об авторе

Жаклин Арпман родилась в Брюсселе. В 1940 году, вскоре после начала Второй мировой войны, ее родители, поняв, что евреям опасно оставаться в Бельгии, перебрались в Марокко. Благодаря этому семья выжила, а все их родные, после того как немецкие войска оккупировали Бельгию, были депортированы в Германию и сгинули в концентрационных лагерях.

Жаклин было одиннадцать лет, когда семья обосновалась в Касабланке. Там она продолжала учебу в коллеже и увлеклась французской литературой. Однако по возвращении в Бельгию, закончив лицей в Брюсселе, она поступает на медицинский факультет Брюссельского университета: другая давняя мечта — стать врачом — оказалась сильнее.