Ориентализм. Западные концепции Востока - [155]

Автор представлен как «психолог, имеющий опыт в области клинической и социальной психологии», и по-видимому главная причина, по которой его взгляды столь широко представлены в литературе, состоит в том, что он сам — араб (к тому же сам себя обвиняющий). Выдвигаемый им аргумент удручающе простодушен, возможно, потому, что он понятия не имеет о том, что такое язык и как он устроен. Тем не менее подзаголовки в его эссе могут нам многое рассказать. Для арабского языка характерна «Общая смутность мысли», «Чрезмерное подчеркивание (эмфаза) лингвистических знаков», «Чрезмерные претензии и преувеличения». Шуби так часто цитируют как большого авторитета потому, что именно так он себя и подает, а еще потому, что образ, на котором строится его гипотеза таков: это некий безмолвный араб, который в то же время — большой мастер играть словами без какой либо цели и толка. Безмолвность — важная часть того, о чем говорит Шуби, поскольку на протяжении всей статьи он нигде не цитирует литературу, которой арабы так неумеренно гордятся. Каким же тогда образом арабский язык влияет на ум араба? Исключительно в пределах мифологического мира, созданного для арабов ориенталистами. Араб — это символ немоты в сочетании с безнадежной чрезмерностью артикуляции, бедности в сочетании с излишеством. То, что подобный результат может быть достигнут при помощи филологических средств, свидетельствует, на худой случай, о некогда существовавшей комплексной филологической традиции, представленной сегодня только отдельными редкими индивидами. Доверие современных ориенталистов к «филологии» — вот еще одна слабость научной дисциплины, полностью трансформировавшейся в социологическую и идеологическую экспертизу.

Во всем том, что мы сейчас рассмотрели, язык ориентализма играет доминирующую роль. Он «естественным» образом совмещает противоположности, представляет человеческие типы в научных идиомах и методологиях, приписывает реальность и референтность объектам (еще одни слова), которые сам же сотворил. Мифический язык — это дискурс, т. е. он может быть только систематичным. Никто в действительности не создает дискурс произвольно, как невозможно в нем делать какие-то заявления без того, что бы прежде не соотнести себя (иногда бессознательно, но во всяком случае непреднамеренно) с идеологией или институтами, обусловливающими его существование. Эти последние всегда являются институтами развитого общества, которые имеют дело с обществом менее развитым, сильная культура сталкивается с более слабой. Важнейшая черта мифического дискурса состоит в том, что он скрывает свое происхождение, как и тех, кого описывает. «Арабы» представлены статичными образами, почти идеальными типами, никогда не увидишь их в процессе реализации собственных возможностей или в ходе исторических изменений. Преувеличенная ценность, которую приписывают арабскому языку как таковому, позволяет ориенталисту объявить, что язык — это то же самое, что ум, общество, история и природа. Для ориенталиста это язык проговаривает араба как восточного человека, а не наоборот.

4. Этот восточный, восточный, восточный мир. Система идеологических фикций, которую я называю ориентализмом, имеет серьезные последствия не только потому, что она сомнительна интеллектуально. США сегодня очень много инвестируют в Средний Восток — больше, чем кто-либо другой: эксперты по Среднему Востоку, которые консультируют политиков, почти все до последнего человека насквозь пропитаны ориентализмом. Многие из этих инвестиций в буквальном смысле построены на песке, поскольку эксперты дают рекомендации политикам на основе таких расхожих абстракций, как политические элиты, модернизация и стабильность, бόльшая часть из которых представляет собой просто напросто старые ориенталистские стереотипы, обряженные в новый политический жаргон, и по большей части совершенно не подходят для описания того, что недавно происходило в Ливане или несколько раньше в ходе противостояния палестинского народа Израилю. Ориенталист сегодня пытается представить Восток как имитацию Запада. Востоку, по мнению Бернарда Льюиса, только на пользу пойдет, если его национализм «будет готов прийти к соглашению с Западом».[397] Если же тем временем арабы, мусульмане, или какой-нибудь Третий или Четвертый мир, пойдут своими, неожиданными для Запада путями, то не удивлюсь, если ориенталисты станут нас уверять, что это свидетельствует о неисправимости восточных народов, а потому доказывает еще раз, что им нельзя верить.

Однако методологические затруднения ориентализма нельзя устранить ни просто сказав, что реальный Восток отличается от того, как его представляет ориентализм, ни утверждая, что коль скоро ориенталисты — это по большей части люди Запада, от них и нельзя ожидать проникновения во внутреннюю суть Востока. Оба эти утверждения ложны. В задачи данной книги не входит обсуждение того, существует ли нечто такое, как реальный или подлинный Восток (ислам, арабы и т. п.), как не можем мы выбирать между «инсайдерской» и «аутсайдерской» позициями, если воспользоваться удачным разделением Роберта К. Мертона.