Орхан - [6]

Шрифт
Интервал

– Вот, – сказала Анадиль, тяжело привалившись к Орхану, – «Глава о необходимости хороших умственных способностей», а это – «Раздел о том, как именовать части тела».

Одна рука перемещалась по странице, отмечая место, где читала Анадиль. Другой рукой она поглаживала свои груди.

– Как они называются?

– Это груди, – ответил Орхан, не сумев скрыть раздражения в голосе.

К его удивлению, Анадиль дала ему несильную пощечину.

– Так их называют только простолюдины. Это мои луны. Таков язык любви и поэзии. Смотри, в книге так и сказано. Ты должен практиковаться. Скажи: «Я люблю твои полные луны».

И она принесла их в жертву поцелуям.

К тому времени, поскольку Анадиль уже сунула руку ему под халат и шарила у него между ног, у Орхана не оставалось сил для отказа. Хотя он и считал ее забавы нелепыми, еще пару минут ее можно было побаловать. Он готов был ползать по льду, лаять и служить, как пес, лишь бы только она даровала ему то, чего он страстно желал. Ее мягкие груди были увенчаны нежными сосками.

– Я люблю твои полные луны, – покорно повторил он и поцеловал их.

– А что это у тебя между ног?

– Мой член.

Она подняла руку, которой шарила у него между ног, и опять дала ему пощечину:

– Это очень грубо. Мне было бы стыдно так его называть. Мы в гареме зовем его голубком, иногда – одноглазым мужчиной, иногда – веткой цветущей вишни, а порой и веткой плакучей ивы. У него много названий. Они приводятся в книге.

Потом она уронила книгу на пол и, наклонившись над Орханом, мягко втолкнула свой язык ему между губ. После поцелуя она немного отодвинулась и, снова высунув язык, указала на него пальцем:

– А это мы как называем?

– Не знаю и знать не хочу.

– Мы зовем его веткой коралла, или гадюкой, или медовой ложечкой. Но я вижу, что тебе не терпится начать. Тогда всего один, последний урок, запомни только еще одно слово. – Она повалилась спиной на кровать и ткнула пальцем себе между ног. – Не желаешь ли узнать, как называется это?

– Люди, которые не являются поэтами, называют это пиздёнкой, – сказал Орхан.

– О, у нас есть для нее более красивое название. Это «Таверна парфюмеров». Придвинься поближе, пожалуйста, и внимательно рассмотри ее.

Безусловно, этот урок, этот осмотр, был просто нелеп. Но Орхан решил, что в ближайшее время от потакания причудам девушки большого вреда не будет. Пусть ее трескотня утомляла, зато тело ее, несомненно, будило желание. Лицо ее вселяло радужные надежды на благородство и ум, но ее болтовня была сплошным детским лепетом. Разве можно быть одновременно такой красивой и такой глупой? Ладно, пока что он будет ей потакать. Но потом, дабы гарантировать, что никто в Гареме не узнает о тех унижениях, которым она его подвергала, он прикажет ее наутро казнить. Опуская голову у нее между бедрами, он представил себе, как поутру будет наблюдать за казнью. Он распорядится, чтобы немые сажали ее на кол медленно. Не подозревая о безумных мыслях в его голове, Анадиль вздохнула и раздвинула ноги пошире.

– Тебе нравится зрелище? – стыдливо спросила она.

– Очень нравится. – Он мог бы кое-что добавить, но тут она притянула его голову еще ближе, и Орхан неожиданно для себя отведал ее. На вкус она оказалась непривычной, горькой, необыкновенно соблазнительной.

– Теперь мы готовы, – сказала она со вздохом, и между ее ног действительно стало влажно.

Однако не успел Орхан сбросить халат, как она отпрыгнула в сторону.

– Да-да, мы готовы. Но не здесь. Там, внизу, – сказала она, указывая на поверхность ледовой я мы.

Анадиль сошла с мраморного возвышения и, слегка поеживаясь, легла спиной на лед.

– Вернись, Анадиль! Только не на льду! Чем кровать-то плоха? Иди сюда!

– На льду лучше. Потому мы и здесь. Холод оттягивает оргазм и усиливает наслаждение. – Она обольстительно извивалась. – Иди сюда, любимый!

– Это безумие!

Анадиль надулась и разочарованно взглянула на него:

– Мы, девушки гарема, слыхали, что все принцы в Клетке – настоящие мужчины, готовые на все и нечувствительные ни к холоду, ни к голоду, ни к боли. Но вот такая маленькая девочка, как я, лежит на льду, а ты робеешь.

– Это безумие, – тупо повторил Орхан.

– Перестань, не будь таким занудой! На льду интереснее. К тому же я буду либо снизу, как твоя молитвенная подушка, либо сверху, как твое одеяло. Только не давай мне здесь мерзнуть одной. – Она протянула к нему руки в мольбе.

Орхан почувствовал внутри огонь, в котором таяла твердость духа. Он должен был ею овладеть. Он спустился на лед, и она, благодарно коснувшись пальцами его торса, обвилась вокруг него. Потом Анадиль потянулась к ветке цветущей сливы, или как там она это называла, взяла ее и ввела себе между ног. Хотя еще до того, как войти в Анадиль, Орхан думал, что вот-вот взорвется от желания, все происходило так, как она предсказывала: лед оттягивал оргазм, поскольку их тела не могли найти на его поверхности точку опоры и Анадиль то и дело выскальзывала из-под Орхана. Оба тела покрылись капельками воды. Пока Орхан продолжал свои движения внутри Анадиль, ему почудилось, будто он мельком увидел в ледовой глубине что-то темное и недвижимое. Большую рыбу или попросту воображаемую тень. Все это казалось Орхану своего рода странным бегом взапуски, – между жаром его вожделения и ледяным холодом их необычного ложа. Веселый, шаловливый нрав Анадиль не отражался больше на ее лице. Ее ноги сомкнулись на спине Орхана, и, пока он толчками вонзался в нее, она кричала от наслаждения. Орхан же, со своей стороны, столь отчаянно стремился достичь оргазма внутри этого странного существа, что уже готов был пожертвовать собой и позволить медленно посадить себя на кол – лишь бы добиться того, чего он желал в тот миг. Все остальное не имело значения. Наконец он кончил – горячим густым потоком.


Еще от автора Роберт Грэм Ирвин
Плоть молитвенных подушек

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Постоянство ложной памяти

Раймонд Луллий изобрел способ наверняка избавить неверных сарацин от их еретических заблуждений и тем самым приблизить Второе пришествие Спасителя. Кардинал Модерацио сомневается в успехе изобретения, сам же Doctor Invincibilis применяет его без затруднений…


История крестовых походов

Настоящая книга подготовлена Оксфордским университетом и представляет собой глубокое, серьезное и в то же время увлекательное исследование многовековой истории крестоносного движения, оказавшего глубокое влияние на развитие Европы. Авторы — британские ученые — рассматривают эту тему в различных аспектах и приводят богатый фактический материал. Издание, снабженное уникаль­ным иллюстративным материалом, на сегодняшний день является од­ним из наиболее исчерпывающих по количеству информации по дан­ной теме.


Ложа чернокнижников

Лондон в легендарное лето 1967 года. Донован, Битлз, Прокол Харум… Что значило быть молодым в шестидесятые? Это надежда сделать мир мягче и добрее, построить общество, где выше всего будет цениться любовь, а не деньги и сила, это надежда раскрыть в человеке задавленные прежней культурой способности, это медитация, доступный секс, наркотики… Но даже в самые светлые дни "Лета Любви" среди психоделических огней таилось зловещее облако тьмы.В лето 1967 года Роберт Ирвин тоже был молодым, и все, что видел и пережил герой романа, он знает не понаслышке.


Утонченный мертвец

В “Изысканном трупе” Каспар исследует секс, сюрреализм, гипнагогические образы, восковые скульптуры, организацию “Мнение Масс”, искусство наци, гипноз и безумие. Он ведет хронику кровавых обстоятельств распада Братства Серапионов. Помимо этого он пишет о своей одержимости безумной страстью и неустанном поиске исчезающей женщины. Действие книги происходит в Лондоне, Париже и Мюнхене в 40-х и 50-х годах. Так же как и в “Арабском кошмаре” и “Пределах зримого”, центральной темой нового романа Роберта Ирвина является странная сила воображения.


Алжирские тайны

Роберт Ирвин (род. 1946), известный английский писатель, историк-медиевист, выпускник Оксфорда, специалист по истории средних веков Арабского и Ближнего Востока. Данный том первого в России собрания сочинений писателя составили романы "Алжирские тайны" (1988) и "Пределы зримого" (1986). Война за освобождение Алжира 1950-х гг., показанная без прикрас почти изнутри и одновременно пародия на "шпионские романы" в духе Джеймса Бонда, — об этом роман "Алжирские тайны". Медленно сходящая с ума домохозяйка, затянутая в сети английских устоев и морали, — героиня "Пределов зримого", переписывающая заново "Братьев Карамазовых"…


Рекомендуем почитать
Князь Михаил Вишневецкий

Польский писатель Юзеф Игнацы Крашевский (1812–1887) известен как крупный, талантливый исторический романист, предтеча и наставник польского реализма.


Шони

В сборник грузинского советского писателя Григола Чиковани вошли рассказы, воссоздающие картины далекого прошлого одного из уголков Грузии — Одиши (Мегрелии) в тот период, когда Грузия стонала под пятой турецких захватчиков. Патриотизм, свободолюбие, мужество — вот основные черты, характеризующие героев рассказов.


Этот странный Кеней

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Темницы, Огонь и Мечи. Рыцари Храма в крестовых походах.

Александр Филонов о книге Джона Джея Робинсона «Темницы, Огонь и Мечи».Я всегда считал, что религии подобны людям: пока мы молоды, мы категоричны в своих суждениях, дерзки и готовы драться за них. И только с возрастом приходит умение понимать других и даже высшая форма дерзости – способность увидеть и признать собственные ошибки. Восточные религии, рассуждал я, веротерпимы и миролюбивы, в иудаизме – религии Ветхого Завета – молитва за мир занимает чуть ли не центральное место. И даже христианство – религия Нового Завета – уже пережило двадцать веков и набралось терпимости, но пока было помоложе – шли бесчисленные войны за веру, насильственное обращение язычников (вспомните хотя бы крещение Руси, когда киевлян загоняли в Днепр, чтобы народ принял крещение водой)… Поэтому, думал я, мусульманская религия, как самая молодая, столь воинственна и нетерпима к инакомыслию.


Акведук Пилата

После "Мастера и Маргариты" Михаила Булгакова выражение "написать роман о Понтии Пилате" вызывает, мягко говоря, двусмысленные ассоциации. Тем не менее, после успешного "Евангелия от Афрания" Кирилла Еськова, экспериментировать на эту тему вроде бы не считается совсем уж дурным тоном.1.0 — создание файла.


Гвади Бигва

Роман «Гвади Бигва» принес его автору Лео Киачели широкую популярность и выдвинул в первые ряды советских прозаиков.Тема романа — преодоление пережитков прошлого, возрождение личности.С юмором и сочувствием к своему непутевому, беспечному герою — пришибленному нищетой и бесправием Гвади Бигве — показывает писатель, как в новых условиях жизни человек обретает достоинство, «выпрямляется», становится полноправным членом общества.Роман написан увлекательно, живо и читается с неослабевающим интересом.


Ночная книга

Милорад Павич (1929–2009) – автор-мистификатор, автор-волшебник, автор-иллюзионист. Его прозу называют виртуальным барокко. Здесь все отражается друг в друге, все трансформируется на глазах читателя, выступающего одновременно и соавтором и персонажем произведений. В четырехмерных текстах Милорада Павича время легко передает власть пространству, день не мешает воплощению ночных метаморфоз, а слово не боится открыть множество смыслов. «Звездная мантия» – астрологическое путешествие по пробуждениям для непосвященных: на каждый знак зодиака свой рассказ.


Дневная книга

Милорад Павич (1929–2009) – автор-мистификатор, автор-волшебник, автор-иллюзионист. Его прозу называют виртуальным барокко. Здесь все отражается друг в друге, все трансформируется на глазах читателя, выступающего одновременно и соавтором и персонажем произведений. В четырехмерных текстах Милорада Павича время легко уступает власть пространству, день не мешает воплощению ночных метаморфоз, а слово не боится открыть множество смыслов. В романе-лабиринте «Ящик для письменных принадлежностей» история приобретения старинной шкатулки оборачивается путешествием по тайникам человеческой души, трудными уроками ненависти и любви.


Монологи о наслаждении, апатии и смерти (сборник)

«Экстаз», «Меланхолия» и «Танатос» – это трилогия, представляющая собой, по замыслу автора, «Монологи о наслаждении, апатии и смерти».