Орфики - [31]

Кончилось всё стремительно. Первым очнулся Пашка, от омерзения он резко встал и нечаянно двинул локтем в ухо аспиранту. Тот заорал как резаный. Я ринулся за Пашкой и по дороге опрокинул преградившего мне путь Соколова. Похватав куртки, мы без шапок примчались на платформу и успели втиснуться в смыкавшиеся двери последнего вагона электрички. Пашка подергивал плечами от ужаса, я от души смеялся.

Вот и сейчас мне вдруг пришло в голову сыграть в такую же игру с Романом Николаевичем. Наитие подсказывало, что путь к тридцати тысячам может лежать только в этом, невероятном, направлении, ибо ни одна работа на свете не стоила таких огромных денег, включая даже самое дорогостоящее и великолепное убийство.

Внезапно в глубине ресторанного зала произошло стремительное движение, и официант едва успел поймать брошенное ему на руки кожаное пальто. Жгучий красавчик с корсарской бородкой, с прямыми волосами цвета воронова крыла склонился перед Барином и поцеловал его руку, а потом и подставленную щеку. Мельком глянув на нас, он схватил стул от соседнего стола и приставил его по левую руку от Романа Николаевича, который обратился ко мне:

– Знакомьтесь, это мой молодой друг Ибица, надеюсь, вы подружитесь. – Душа моя, – взял он руку красавчика в свою, – люби и жалуй: Петр, занимается проблемой моделирования мозга.

– Очень приятно, – сказал я, вставая и протягивая руку, но так и остался, замерев, глядя, как дерзкий, с широкими острыми скулами красавец откидывает назад блеснувшие волосы, складывает на груди руки и, навалившись на спинку стула, смотрит мне в переносицу.

Всё произошло стремительно и неотвратимо. Я замкнулся. Роман Николаевич, словно извиняясь за поведение Ибицы, стал словоохотлив, рассказал о некоей работе – библиотечной, с книгами. Но я уже был не в себе и плохо слышал, ибо неотрывно смотрел на Ибицу – как тот, снова откидывая волосы, берет длинными, с полированными ногтями пальцами галету и оснащает ее маслом и икрой, как пригубливает бокал Романа Николаевича и отпивает из него, как Иван Ильич услужливо подносит ему зажигалку, а Калина – салфетку…

Я улучил момент, когда Барин что-то говорил красавчику, и нагнулся к Калине, чтобы прошептать:

– Почему Ибица?

– По кочану. Остров такой. Остров дураков. «Незнайку на Луне» читал? Там есть остров, где жрут, трахаются и кайфуют, так в натуре он Ибицей зовется.

Я только пожал плечами.

– Поработаете сначала с книгами, – говорил Роман Николаевич, – у вас ведь есть опыт каталогизации, сможете по темам рассортировать издания? Рассортировать и экспедировать по инстанциям. Иван Ильич всё объяснит. Затем более серьезную деятельность для вас справим.

– Конечно, всё сделаем, не беспокойтесь, – отвечал я, злясь на себя, на свой заплетающийся язык и совершенную беспомощность перед Ибицей, который в гардеробе наступил мне на ногу и прошипел, глядя в глаза: «Поосторожней!»

После мы поехали еще в один ресторан, потом потеряли где-то Калину, искать не стали, я старался подружиться с Ибицей, лез к нему с разговорами и чокаться, затем мы поднялись в какой-то кабинет на Неглинке, где Иван Ильич доставал из сейфа деньги, много денег… Всё это время Роман Николаевич либо сидел в машине, либо снисходительно посматривал на то, как я пытался сдружиться с Ибицей, чем-то его заинтересовать.

Закончилось всё поездкой в барский дом, где я мучительно общался с раковиной, а Иван Ильич по просьбе Барина подносил мне ковшики с разведенной марганцовкой и грубо умывал откуда-то принесенным снегом.

Заснул я там же, где-то, куда добрался на ощупь, и только помню, как жалобно заскулил, когда кто-то подсел ко мне на постель и стал разминать шею, массировать плечи, а я просил: «Не надо, пожалуйста, не надо».

* * *

Наутро я спускался по эскалатору в метро на «Белорусской» – в тоннель своей головной боли и униженности, о которой желал позабыть. На следующий день, когда схлынула муть и молодой организм одолел хандру, я сидел в сквере на Рочдельской и ждал Веру.

Она всё не шла из своей проклятой Комиссии, а я тосковал: «Зачем я ввязался в эту трясину? С чего я взял, что мне кто-то за красивые глаза даст деньги?.. А почему нет? Если у кого-то есть много денег, то должен быть способ эти деньги у него добыть. Тем более деньги эти грязные. Так что методы, которыми их добывают ради благих целей, тоже не обязаны быть стерильными… Плевать, нужно добыть денег – и всё тут, сейчас любые средства хороши».

Пришла Вера, я дал ей сверток с бутербродами. В последнее время мы всё больше молчали. Я хотел, чтобы она знала, что я делаю всё возможное, чтобы спасти ее отца. Но на нет и суда нет: пока не достану денег, бессмысленно говорить о том, что я геройски стараюсь их раздобыть. Вот я и молчал. Я рассказал ей только, что получил важную работу, но пока киоск бросать не буду, надо посмотреть еще, каков доход от нового мероприятия. Вера не стала меня ни о чем расспрашивать, и я только сильней сжал зубы.

Роман Николаевич, кроме того что был Барином, могущественной в московском мире теней личностью, еще занимал должность архивного хранителя Библиотеки имени Ленина. В новейшие торговые времена он открыл в вестибюле библиотеки букинистическую лавку. Место было не просто бойким, а вулканическим. Я стал помогать на сортировке, в мою задачу входило добыть заказанную книгу со склада, для которого была приспособлена одна из комнат в самой библиотеке. Недавно Барин придумал сделку: отдел хранения продает по бартеру на сторону два чемодана уникальных плакатов 1930-х годов – Родченко, Татлин, русский авангард, чертежи конструктивистских архитекторов, зданиями которых полнилась Москва под присмотром Корбюзье, афиши спектаклей Мейерхольда и прочее – в обмен на три фуры никому не нужных книжек, исторгнутых из Омского библиотечного коллектора. С плакатами и прочей ценностью Барин разбирался самостоятельно, а книги были поручены мне.