Орест Кипренский. Дитя Киприды - [16]

Очутившись в Москве в 1809–1810 годах, Орест, как пишет в письме к Лабзину граф Ростопчин, «почти помешался от работы»[55], и едва ли у него было время посещать Английский клуб и другие людные заведения. Это был человек, как в сущности и Карл Брюллов, какой-то фантастической погруженности в творчество. Вместе с тем мы увидим, как повеселеет и расцветет он в Италии. Но до этого еще далеко.

А пока что в 1811 году мы застаем его в Твери, куда он попал, очевидно, по рекомендации все того же графа Ростопчина. Что ему было делать в Твери? Думаю, что и на этот раз его погнала туда не «охота к перемене мест», а страстное желание получить наконец средства (пенсион) для поездки за границу. На академию он больше в этом отношении не надеялся. Хватит разочарований! Помочь могла только царская семья. С великим князем Константином не вышло. Но была еще дочь Павла I – Екатерина. После первого замужества она обосновалась в Твери, где возник малый двор и куда устремились жадные до чинов молодые дворяне.

Глава 5. Тверское уединение

Однажды поздним летним вечером Ореста, засидевшегося в гостеприимном доме Александра Бакунина и его молодой жены Вариньки (как называл ее супруг), хозяин позвал прогуляться по двору.

Это был их тверской дом, но вскоре они собирались перебраться на жительство в прелестное поместье под Тверью – Премухино, где Александр Бакунин родился. (Как жаль, что Кипренский, видимо, Премухина – теперь говорят Прямухино – не посетил и только по описаниям знал об этом райском уголке, впоследствии воспетом Лажечниковым, Белинским, Иваном Тургеневым. Они там влюблялись в подросших дочерей Бакунина, спорили, мечтали.)

Уже из Петербурга зимой 1813 года, готовясь уехать в Италию (поездка вновь была отложена), Кипренский в письме благодарил Александра Бакунина за заботу о сестрице Анне, которую Бакунины согласились поселить у себя в Премухине. «…Вы тем оказываете мне не токмо дружбу, но и благодеяние», – писал Кипренский[56], который всегда с большей охотой просил за других, чем за себя. (Осуществилось ли это намерение, неизвестно…)

Вышли в ночной палисадник, окружавший дом. Александр Бакунин до безумия любил природу и даже в городе старался окружать себя ею. В палисаднике глухо шумели деревья. Хозяин кликнул Ваньку, десятилетнего дворового, который, между прочим, брал у Ореста уроки рисования в очередь с Варварой Александровной. Тот принес мелкий саженец какого-то деревца, а также лопату с красным черенком.

– Вот, Орест, – Бакунин с улыбкой протянул Кипренскому саженец, – хочу, чтобы вы посадили у меня итальянский клен. В Премухино вас не зазвать, так хоть здесь посадите. Ванюша выкопает ямку.

– Нет уж, я сам! Я ведь родился на мызе. Не верите?

Кипренский тихо рассмеялся и выхватил из рук Ваньки лопату. Луна осветила двор, невдалеке засияла Волга, а на деревьях в саду вспыхнули ветки. Он обязательно нарисует такой пейзаж – с луной, рекой и деревьями в отсветах и бликах, когда тоскливая тишина ночи наполняется предчувствием грядущих блаженных преображений.

Бакунин тоже взглянул на посветлевшее небо:

– Мне привезли этот саженец из Турина. Я там учился в университете в отрочестве и юности – на факультете естественной истории. Я – ботаник, знаете ли. А стихи – это так, безделки. Только Гаврила Романыч принимает всерьез. Италия, Орест, прекрасна, я понимаю, почему вы туда рветесь…

– А Россия? – спросил Орест. – Не стали вы ее ненавидеть, побывавши в Италии?

– В России я нашел свое счастье, – пробормотал хозяин и, помолчав, горячо продолжил: – Я и не надеялся, Орест! Я не мог надеяться. Варинька годится мне в дочери. Она жила в соседнем имении, в тридцати верстах от Премухина. Моя сестра была замужем за братом ее отчима. И вот, Орест, я так отчаялся, что решил… Да, я решился… И это было год назад! Невероятно! А тут сестра Татьяна, узнав про мою беду, возьми и поговори с Варинькою. Ей восемнадцать, а мне, Орест, уже сорок два.

Орест с удовлетворением подумал, что он лет на пятнадцать помладше Бакунина. Но что-то в этой истории его необыкновенно захватывало. Юное, нежное существо и сильный, поживший, опечаленный грузом бед человек.

– И что же дальше? – осторожно спросил Орест.

Словно Бакунин рассказывал сюжет его собственного будущего романа. И от этого рассказа словно зависела та самая настоящая любовь, которая должна же ему наконец явиться! Надоели эти миражные влюбленности. Вот и сейчас он увлекся Екатериной Павловной, дочкой сумасбродного Павла I. Даже объяснился, когда давал ей урок рисования, упав на колени. Она улыбнулась, нахмурилась и выгнала его вон из комнаты. А чего он ждал? Она же вся искусственная, все время играет. Все по этикету. Но почему все его влюбленности как бы заранее обречены? Может, это он сам боится грозной и неотвратимой любви? Любви взаимной?

– Вы спросили, что дальше? – Александр Бакунин точно очнулся от воспоминаний. – Татьяна ввечеру завела Вариньку там, в Баховкине, в беседку и спросила, что та думает обо мне. И Варинька призналась, что давно… давно в меня влюблена. И только стыдилась признаться. Как я не умер, Орест, когда Татьяна мне это сказала!