Орест Кипренский - [5]
Так писал Батюшков, воссоздавая атмосферу оленинской дачи в Приютине под Петербургом. Эти быстрые, сделанные «в один крылатый миг» портреты, почти наброски, передавая атмосферу теплого, дружеского общения, вместе с тем иногда так остры, характерны и живы, что нередко их портретные качества предпочтительнее целого «большого» портрета, сделанного другими художниками. Таков Портрет Алексея Николаевича Оленина, на котором Кипренский поставил число: ноября 30 1813.
Портрет Алексея Николаевича Оленина. 1813. Рисунок
Государственный Русский музей, Санкт-Петербург
Или Калмычка Баяуста. Обычай держать в доме арапов, карликов шел еще от допетровского времени, оттуда же и мода на калмыков. Баяуста, как следует из надписи на обороте портрета, отбивала в церкви земные поклоны вместо своей барыни, А.С. Олениной. Или другой пример, в строке Пушкина: «...Желай мне здравия, калмык!» - из послания Никите Всеволожскому, у которого на домашних вечерах в молодежно-мужском обществе, если кто-то произносил непечатное слово, слуга хозяина - мальчик-калмык подносил ему бокал со словами: «Здравия желаю!». Вглядываясь в портрет, так и чувствуешь, слышишь, как барыня говорит художнику: «Нарисуй мою девчонку», а мажорный колорит красной пастели в цвете «национального» наряда, повадка раскованной,обаятельно-лукавой «шутихи», явно любимицы в доме, чуть смущенной под взглядом живописца, убеждают, что Кипренский с непреложностью постоянно бодрствующего художественного инстинкта, без всяких забот и деклараций о том,что и «простой» человек «чувствовать умеет», непринужденно и артистично чертит портрет, предвкушая возгласы - «ах, как похоже! ну, просто живая...»
Именно в графических портретах особенно разнообразно представлена тема юности, совершенно иначе прозвучавшая у Кипренского. В романтизме детство и юность приобрели статус самостоятельных миров, независимых и не обязанных, как то было в XVIII веке, соизмерять себя с «взрослостью» как нормой. Это было одно из открытий и завоеваний романтизма. У Кипренского в этой теме первенствует портрет Челищева. Открытость «всем впечатленьям бытия» в случае детской и юношеской модели есть сама сущность, смысл существования. Менялся стиль рисования от десятых к двадцатым годам, спокойнее и беспристрастнее становился взгляд на модель, соотносительно тому, как остывал в самом художнике энтузиазм молодости, но неизменно сохранялись пленительные приметы отзывчивости, восприимчивости юношеской натуры, начиная с портрета Наташи Кочубей, кончая Портретом неизвестного (Из семьи Орловых-Давыдовых) 1828 года.
Портрет Александра Павловича Бакунина. 1813. Рисунок
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Портрет Елизаветы Марковны Олениной. 1813. Рисунок
Государственный Русский музей, Санкт-Петербург
Портрет Никиты Михайловича Муравьева. 1813. Рисунок
Государственный Литературный музей, Москва
В портретах Александра Бакунина и Натальи Кочубей (оба - 1813) герои находятся почти в той же ситуации быстрой отзывчивости на внезапное событие, как Баяуста, конечно, без ее плебейских ужимок. В движении и повадках они - воспитанные дети, с хорошими манерами в крови. Подростковая мечтательность Бакунина, и рядом - подвижная грация Кочубей. Оба портрета - пример уже определившегося стиля рисования: небольшой формат, легкая подцветка пастелью при густой штриховке фона. В мастере-рисовалыцике сказывается живописец, понимающий фон не как замыкающую плоскость, а как пространственную среду. Он располагает светлую фигуру на темном или темный силуэт на светлом фоне, обозначающем светоносное пространство, а главное, своего рода резонирующую - гулкую, наполненную отзвуками извне - среду вокруг человеческой фигуры.
Александр Бакунин, лицейский сверстник Пушкина, изображен в синей лицейской форме. Его фигурка в тесном и одновременно мешковатом мундирчике помещена в затесненном пространстве между кромкой стола, на которую опирается рука, и резной спинкой довольно громоздкого резного кресла. Безошибочно просто и вместе с тем тонко передана здесь угловатая стесненность, скованность, стеснительность юнца, столь узнаваемо-типичная и свойственная вообще подростковому возрасту, причем мальчишеской половине в большей степени,чем девической.
В противовес этому в портрете Наташи Кочубей все полно движения. Она словно обернулась на некий голос, зов - это любимая мизансцена, своего рода пластический лейтмотив портретного искусства Кипренского. Кочубей (1800- 1854) была дочерью высокопоставленного сановника, чья семья в 1813 - 1815 годы проводила лето в Царском Селе; мы знаем также, что Наташа Кочубей - «Наталья» в так называемом «донжуанском» списке Пушкина - была (по известному свидетельству Модеста Корфа, сверстника Пушкина по Царскосельскому лицею) «первым предметом любви Пушкина». И удивительным образом портрет Кипренского уверяет нас в том, что мы видим ее именно такой, какой ею был по-мальчишески увлечен Пушкин в свои ранние лицейские годы.
Портрет неизвестного (из семьи Орловых- Давыдовых?). 1828. Рисунок Государственная Третьяковская галерея, Москва
«Искусство создает великие архетипы, по отношению к которым все сущее есть лишь незавершенная копия» – Оскар Уайльд. Эта книга – не только об искусстве, но и о том, как его понимать. История искусства – это увлекательная наука, позволяющая проникнуть в тайны и узнать секреты главных произведений, созданных человеком. В этой книге собраны основные идеи и самые главные авторы, размышлявшие об искусстве, его роли в культуре, его возможностях и целях, а также о том, как это искусство понять. Имена, находящиеся под обложкой этой книги, – ключевые фигуры отечественного и зарубежного искусствознания от Аристотеля до Д.
Группа «Митьки» — важная и до сих пор недостаточно изученная страница из бурной истории русского нонконформистского искусства 1980-х. В своих сатирических стихах и прозе, поп-музыке, кино и перформансе «Митьки» сформировали политически поливалентное диссидентское искусство, близкое к европейскому авангарду и американской контркультуре. Без митьковского опыта не было бы современного российского протестного акционизма — вплоть до акций Петра Павленского и «Pussy Riot». Автор книги опирается не только на литературу, публицистику и искусствоведческие работы, но и на собственные обширные интервью с «митьками» (Дмитрий Шагин, Владимир Шинкарёв, Ольга и Александр Флоренские, Виктор Тихомиров и другие), затрагивающие проблемы государственного авторитаризма, милитаризма и социальных ограничений с брежневских времен до наших дней. Александр Михаилович — почетный профессор компаративистики и русистики в Университете Хофстра и приглашенный профессор литературы в Беннингтонском колледже. Publisher’s edition of The Mitki and the Art of Post Modern Protest in Russia by Alexandar Mihailovic is published by arrangement with the University of Wisconsin Press.
Трагедия Холокоста была крайне болезненной темой для Польши после Второй мировой войны. Несмотря на известные факты помощи поляков евреям, большинство польского населения, по мнению автора этой книги, занимало позицию «сторонних наблюдателей» Катастрофы. Такой постыдный опыт было трудно осознать современникам войны и их потомкам, которые охотнее мыслили себя в категориях жертв и героев. Усугубляли проблему и цензурные ограничения, введенные властями коммунистической Польши. Книга Гжегожа Низёлека посвящена истории напряженных отношений, которые связывали тему Катастрофы и польский театр.
Есть в искусстве Модильяни - совсем негромком, не броском и не слишком эффектном - какая-то особая нота, нежная, трепетная и манящая, которая с первых же мгновений выделяет его из толпы собратьев- художников и притягивает взгляд, заставляя снова и снова вглядываться в чуть поникшие лики его исповедальных портретов, в скорбно заломленные брови его тоскующих женщин и в пустые глазницы его притихших мальчиков и мужчин, обращенные куда-то вглубь и одновременно внутрь себя. Модильяни принадлежит к счастливой породе художников: его искусство очень стильно, изысканно и красиво, но при этом лишено и тени высокомерия и снобизма, оно трепетно и человечно и созвучно биению простого человечьего сердца.
Наркотизирующий мир буржуазного телевидения при всей своей кажущейся пестроте и хаотичности строится по определенной, хорошо продуманной системе, фундаментом которой является совокупность и сочетание определенных идеологических мифов. Утвердившись в прессе, в бульварной литературе, в радио- и кинопродукции, они нашли затем свое воплощение и на телеэкране.
В течение первых десятилетий нашего века всего несколько человек преобразили лик мира. Подобно Чаплину в кино, Джойсу в литературе, Фрейду в психологии и Эйнштейну в науке, Пикассо произвел в живописи революцию, ниспровергнув все привычные точки зрения (сокрушая при этом и свои взгляды, если они становились ему помехой). Его роднило с этими новаторами сознание фундаментального различия между предметом и его изображением, из-за которого стало неприемлемым применение языка простого отражения реальности.