Орест и сын - [41]
Голос флейты вернулся исподволь, и, подняв голову, Орест Георгиевич различил группу людей, поднимающуюся к колоннаде по легкой экскурсионной лестнице. Там, наверху, дул ветер — полы пальто били восходящих по ногам. Теперь иерархия устанавливалась следующим образом: ангельское воинство — темные фигуры в арках колоннады — каменная статуя на крыше фронтона — серые ряды солдат, стоящие под стенами с ангельским спокойствием.
Тишина над площадью стала всепоглощающей. Луч, выпущенный из-под купола, ударил в каменную чашу, к основанию которой склонились два острокрылых ангела. Орел поднялся в воздух. Срезав угол за вершиной колокольни, он подлетел к каменной чаше и, подхватив, вложил в нее ангельскую добычу. Взявшись за ствол, ангелы качнули чашу. Маленькая, невесомая жертва, выскользнув из глубины, канула вниз.
Дрогнувшие ряды солдат испустили нечеловеческий крик: “А-а-а!” Глотки рвались к куполу. Острокрылые ангелы смотрели безучастно.
Рука, восходя над площадью, простерлась. Тяжелый голос говорил членораздельно. В паузы между фразами врывались крики команд. Столько же раз, сколько останавливался тяжелый голос, густым выдохом поднималось к высотам собора: “Клянемся!”
Орест Георгиевич закрыл глаза: губы повиновались чужому дыханию. Вслед за воинством он повторял: “Клянемся... клянемся...”
Судя по шевелению на смотровой площадке, торжественная часть заканчивалась. Ряды солдат исполняли команду “вольно”. Орест Георгиевич взялся за ограду. Шло быстрое и организованное перестроение: солдаты мерно отступали шаг за шагом. На смотровой площадке передавали черный раструб мегафона — по рукам.
Два солдата, держа наперевес палки с крючьями, похожими на садовые тяпки, бежали к соборной стене. Подцепив разбившееся животное, они поволокли тушку через дорогу и, размахнувшись, перекинули через ограду. Вскинув крючья, побежали обратно. Пробегая под низкой веткой, один зацепился тяпкой за сук. “Черт!” — Он поднялся с земли.
Тяпка осталась под оградой. Подобравшись поближе, Орест Георгиевич разглядел под деревом скорченную тень и, подцепив крюком, подтянул к себе. Мертвая песья голова, оскалив зубы, лежала у самой стойки.
Между тем у самого портика показалась колонна солдат, несущих длинное бревно. Солдаты остановились и бросили бревно на землю — вдоль ступеней. Орест Георгиевич наконец разглядел: широкий брезент, свернутый в рулон. Его расстилали, катя по проезжей части. Вплотную к расстеленной ткани подали грузовик, из которого, откинув задний борт, посыпались солдаты. Пары замерли на всей площади Манежа, приняв исходные стойки. Огласив арену хриплыми выкриками, тренированные тела ринулись друг на друга. То по-лягушачьи растопыривая ноги, то выворачиваясь ящерицами, солдаты взлетали и падали, и снова взлетали, отталкиваясь спинами от арены. Завершив учебный бой, они исчезли.
Из-за колонн по каменным ступеням выбежали двое в темных, косо сидящих беретах. Добежав до середины брезента, они остановились. Частая барабанная дробь летела им вслед — от колоннады. Барабаны смолкли, рассыпавшись. Один из бежавших держал в руках автомат, другой выглядел безоружным. Солдат с автоматом отвернулся от противника, тот отошел в сторону и занес руку: блеснуло лезвие ножа. “Снимает часового”, — догадался Орест Георгиевич. Солдат крался легкими, неслышными шагами и, подкравшись, захлестнул шею противника левой рукой. Нож взлетел в воздух. С хриплым выкриком мнимый часовой оттолкнулся ногами от земли и, вывернувшись, обрушил на нападавшего всю тяжесть автоматного приклада. Ряды солдат, стоящих под стенами, коротко выдохнули. Бойцовская пара, разжав захват, разлетелась по сторонам.
Пары, следующие одна за другой, демонстрировали технику ближнего боя. В дело шли автоматы, ножи и какие-то шнуры, скрученные на запястье. Фантазия армейского режиссера была безграничной.
Крики, рвущиеся из солдатских глоток, отдавались дрожью растущего азарта. Помимо воли он и сам становился болельщиком. Сначала Орест Георгиевич неизменно оказывался на стороне слабейшего, того, кто, с его дилетантской точки зрения, был хуже вооружен.
Девятая пара вступила на манеж под непрерывные барабанные раскаты. Они захлебнулись, когда закончился бой. Победитель поднялся, сунул нож за сапожное голенище и, повернувшись к собору, вскинул руку к смотровой площадке. Мегафон рыкнул, отвечая на приветствие. Побежденный стоял к Оресту Георгиевичу боком. Его открытый кадык двигался, словно клекот барабанов шел у него горлом.
Острые лезвия прожекторов совершили быстрый переворот и вонзились в брезент арены. Флейта взвилась и погасла. Ряды солдат качнулись, замирая. “Перестроение. Учебные бои закончились”. Кажется, он ошибся и на этот раз, потому что из-за темной колонны на середину арены выбегала высокая фигура. Развернувшись лицом к смотровой площадке, солдат поднял руки. Мегафон откликнулся доброжелательным рокотом. Солдат стоял, ожидая.
Похоже, произошла какая-то непредвиденная заминка, потому что Орест Георгиевич уловил возню, возникшую под колоннами. Вместо второго борца оттуда показался ординарец и побежал через площадь. Ожидающий озирался, переминаясь. Посланный возвратился под колонны и отрапортовал. Возня улеглась. Высокий офицер взмахнул рукой, и силач тронулся к колоннаде. Он не успел сделать и нескольких шагов, когда яростный рев мегафона пригвоздил его к месту.
Елена Чижова – коренная петербурженка, автор четырех романов, последний – «Время женщин» – был удостоен премии «РУССКИЙ БУКЕР». Судьба главной героини романа – жесткий парафраз на тему народного фильма «Москва слезам не верит». Тихую лимитчицу Антонину соблазняет питерский «стиляга», она рожает от него дочь и вскоре умирает, доверив девочку трем питерским старухам «из бывших», соседкам по коммунальной квартире, – Ариадне, Гликерии и Евдокии. О них, о «той» жизни – хрупкой, ушедшей, но удивительно настоящей – и ведет рассказ выросшая дочь героини, художница… В книгу также вошел роман «Крошки Цахес».
В романе «Крошки Цахес» события разворачиваются в элитарной советской школе. На подмостках школьной сцены ставятся шекспировские трагедии, и этот мир высоких страстей совсем непохож на реальный… Его создала учительница Ф., волевая женщина, self-made women. «Английская школа – это я», – говорит Ф. и умело манипулирует юными актерами, желая обрести единомышленников в сегодняшней реальности, которую презирает.Но дети, эти крошки Цахес, поначалу безоглядно доверяющие Ф., предают ее… Все, кроме одной – той самой, что рассказала эту историю.
Елена Чижова – автор пяти романов. Последний из них, «Время женщин», был удостоен премии «Русский Букер», а «Лавра» и «Полукровка» (в журнальном варианте – «Преступница») входили в шорт-листы этой престижной премии. Героиня романа Маша Арго талантлива, амбициозна, любит историю, потому что хочет найти ответ «на самый важный вопрос – почему?». На истфак Ленинградского университета ей мешает поступить пресловутый пятый пункт: на дворе середина семидесятых. Девушка идет на рискованный шаг – подделывает анкету, поступает и… начинает «партизанскую» войну.
Елена Чижова, автор книг «Время женщин» («Русский Букер»), «Полукровка», «Крошки Цахес», в романе «Лавра» (шортлист премии «Русский Букер») продолжает свою энциклопедию жизни.На этот раз ее героиня – жена неофита-священника в «застойные годы» – постигает азы непростого церковного быта и бытия… Незаурядная интеллигентная женщина, она истово погружается в новую для нее реальность, веря, что именно здесь скроется от фальши и разочарований повседневности. Но и здесь ее ждет трагическая подмена…Роман не сводится к церковной теме, это скорее попытка воссоздания ушедшего времени, одного из его образов.
Новый роман букеровского лауреата Елены Чижовой написан в жанре антиутопии, обращенной в прошлое: в Великую Отечественную войну немецкие войска дошли до Урала. Граница прошла по Уральскому хребту: на Востоке – СССР, на Западе – оккупированная немцами Россия. Перед читателем разворачивается альтернативная история государств – советского и профашистского – и история двух молодых людей, выросших по разные стороны Хребта, их дружба-вражда, вылившаяся в предательство.
«Существует предание, что якобы незадолго до Октябрьской революции в Москве, вернее, в ближнем Подмосковье, в селе Измайлове, объявился молоденький юродивый Христа ради, который называл себя Студентом Прохладных Вод».
«Тут-то племяннице Вере и пришла в голову остроумная мысль вполне национального образца, которая не пришла бы ни в какую голову, кроме русской, а именно: решено было, что Ольга просидит какое-то время в платяном шкафу, подаренном ей на двадцатилетие ее сценической деятельности, пока недоразумение не развеется…».
А вы когда-нибудь слышали о северокорейских белых собаках Пхунсанкэ? Или о том, как устроен северокорейский общепит и что там подают? А о том, каков быт простых северокорейских товарищей? Действия разворачиваются на северо-востоке Северной Кореи в приморском городе Расон. В книге рассказывается о том, как страна "переживала" отголоски мировой пандемии, откуда в Расоне появились россияне и о взгляде дальневосточницы, прожившей почти три года в Северной Корее, на эту страну изнутри.
Герои книги Николая Димчевского — наши современники, люди старшего и среднего поколения, характеры сильные, самобытные, их жизнь пронизана глубоким драматизмом. Главный герой повести «Дед» — пожилой сельский фельдшер. Это поистине мастер на все руки — он и плотник, и столяр, и пасечник, и человек сложной и трагической судьбы, прекрасный специалист в своем лекарском деле. Повесть «Только не забудь» — о войне, о последних ее двух годах. Тяжелая тыловая жизнь показана глазами юноши-школьника, так и не сумевшего вырваться на фронт, куда он, как и многие его сверстники, стремился.
"... У меня есть собака, а значит у меня есть кусочек души. И когда мне бывает грустно, а знаешь ли ты, что значит собака, когда тебе грустно? Так вот, когда мне бывает грустно я говорю ей :' Собака, а хочешь я буду твоей собакой?" ..." Много-много лет назад я где-то прочла этот перевод чьего то стихотворения и запомнила его на всю жизнь. Так вышло, что это стало девизом моей жизни...
1995-й, Гавайи. Отправившись с родителями кататься на яхте, семилетний Ноа Флорес падает за борт. Когда поверхность воды вспенивается от акульих плавников, все замирают от ужаса — малыш обречен. Но происходит чудо — одна из акул, осторожно держа Ноа в пасти, доставляет его к борту судна. Эта история становится семейной легендой. Семья Ноа, пострадавшая, как и многие жители островов, от краха сахарно-тростниковой промышленности, сочла странное происшествие знаком благосклонности гавайских богов. А позже, когда у мальчика проявились особые способности, родные окончательно в этом уверились.