Орест и сын - [39]
Павел поморщился: “Понятия не имею. Аристотель какой-нибудь”.
“Ладно, подумай, что делать с рукописью”. — “По крайней мере, не жечь. Лежала сорок лет, полежит и дальше. Для твоего спокойствия могу хранить у себя. — Он свернул рукопись в трубочку. —
Ха-ха-ха! Может, это мы с тобой ей снимся?” — “Нет. — Орест Георгиевич подошел вплотную. — Пусть лежит где лежала, раз уж я не успел сжечь. А знаешь, ты-то успел как раз вовремя. Еще минута...” — “На том и стоим”, — Павел отозвался вяло.
“Послушай, Орест! — Он опустился в кресло. Рукопись, свернутая в трубку, лежала на коленях. — Теперь давай серьезно. Шут с ним, что это — человеческий документ, — он дернул щекой, — шут с ними со всеми: со звездами, их остовами и тенями! Меня интересует одно: случайно или не случайно они повели его смотреть на труп?”
“Откуда мне знать! — обдумывая вопрос, Орест успокаивался. — Ритуальное поклонение дорогому праху, прежде чем зажигать звезды...”
“Если звезды зажигают, значит... — Павел начал, но скомкал. — Орест! В их сентиментальность я не верю. Скажи, — он нахохлился, забиваясь в кресло. Пристальные вороновы глаза уставились на Ореста, — ты, как химик, абсолютно исключаешь возможность этого открытия?” — “Паша, окстись! — Орест Георгиевич поднял руку. — Вещество, способное оживлять трупы пятидесятилетней давности?!” — “Значит, дело, так сказать, в возрасте: пятьдесят, тридцать или пятнадцать?” — “Я не понимаю”, — Орест Георгиевич ответил, не опуская руки.
“Эту тему разрабатывает целый институт. — Павел потер лоб. — Там штат лучших из лучших. Эксперименты… — Он сцепил пальцы. — Дело не в воскресении — это задача в крайнем пределе. Они повторяют и повторяют опыты. Главная задача — улучшение человеческой природы. Для нас — насущная необходимость. Иначе все, что было, — впустую. Если не сделать, погибнет целая страна”. — “Какая страна?! Что значит — погибнет?”
“Орест, — Павел поднялся, — не строй из себя дурака. Страна — наша. Если угодно, СССР. Все катится в тартарары. Экономика захлебывается. Главное — человеческий фактор. Порядочность и энтузиазм. То, чем воспользовались в тридцатые”. — “Ты хочешь сказать, вернуться заново?.. В те времена?” — Орест Георгиевич переспросил, охрипнув.
“Нельзя-я молиться за царя Ирода-а-а? — Павел пропел на дьяконский манер и махнул рукой. — Ладно тебе — не глупи! Никто не собирается возвращаться. Во-первых, масштабные репрессии. Теперь — невозможно. Если б могли — давно бы уже вернулись. Другие времена. Впрочем, они и сами — не орлы… Необходимо принципиально иное воздействие. Брось! Обдумывают же китайцы всеобщую стерилизацию. А что им делать? Не подыхать же с голоду. Поверь, в нашей нынешней ситуации тоже не приходится выбирать”. — “Но это же…” — Орест Георгиевич улыбнулся криво: то, о чем говорил Павел, отдавало безумием.
“Думаешь, пустое? Если хоть тень, хоть след в его формулах, хоть остов идеи. — Павел потянулся к столу, по которому расползлась куча бумаг. — Если хоть намек, Орест, ты сможешь закончить!” Орест Георгиевич встал и стоял не двигаясь. Павел подошел вплотную, схватил его за плечи и тряхнул так сильно, что в груди Ореста екнуло. Пальцы Пескарского жгли сквозь рубашку: “Орест! Это же Нобелевская премия”.
Орест Георгиевич взял себя в руки: “Угу. И в Швецию поедем втроем. Ты, я и Ильич. Помнится, он предпочитал Швейцарию”.
“Перестань паясничать. — Павел стал укоризненным. — И оставь наконец Ильича. То, что требуется от тебя, — корректировка настоящего. Точнее, возвращение к прошлому — на генетическом уровне, на уровне семени; выработка устойчивых личностных характеристик. Да, чуть не забыл — лечение наследственных заболеваний... В конце концов, — он хохотнул, — мы — гуманисты! Просто попробуй. С тебя никто не потребует подписки, что все получится, — теперь Павел говорил зло и отрывисто. — Какой у тебя выбор? Просидеть до пенсии в своей лаборатории, собирая кворум из десяти придурков, каждый из которых еще и ничтожество? Искать бесспорные доводы, чтобы, найдя, вбивать их как гвозди в их железные головы? Это ты называешь наукой?!”
“Павел, то, что ты предлагаешь, — дешевая мистика. В конце концов, это их проблемы. Что хотели — то и получили. Наконец, это просто преступно!” Лицо Павла Александровича дернулось. “Тебе ли, мой друг, рассуждать о преступлении! Если девчонка заговорит… — Он покачал головой. — Что касается мистики, не ты ли вбил себе в голову, что твоя покойная жена воскресла?”
“Откуда ты?..” — Орест Георгиевич выбросил руку. Запах горелого леса лез в горло. Чувствуя ноздрями тошнотворно тлеющую кору, он попятился к бюро, нащупал прибор с двумя пустыми мраморными чернильницами и, захватив в горсть одну, развернулся всем корпусом к Пескарскому: “Если ты сейчас же, сию же минуту не уберешься...” Тяжелый запах мешал говорить. Павел стоял у двери, держась рукой за темную портьеру. Орест Георгиевич размахнулся и прицелился в длинноносую тень, косо падающую на стену. Тень не шелохнулась. Покачнувшись, он ухватился рукой за стол. Медленно, медленно, широкой струей полились бумаги. Разбитая чернильница лежала у его ног.
Елена Чижова – коренная петербурженка, автор четырех романов, последний – «Время женщин» – был удостоен премии «РУССКИЙ БУКЕР». Судьба главной героини романа – жесткий парафраз на тему народного фильма «Москва слезам не верит». Тихую лимитчицу Антонину соблазняет питерский «стиляга», она рожает от него дочь и вскоре умирает, доверив девочку трем питерским старухам «из бывших», соседкам по коммунальной квартире, – Ариадне, Гликерии и Евдокии. О них, о «той» жизни – хрупкой, ушедшей, но удивительно настоящей – и ведет рассказ выросшая дочь героини, художница… В книгу также вошел роман «Крошки Цахес».
В романе «Крошки Цахес» события разворачиваются в элитарной советской школе. На подмостках школьной сцены ставятся шекспировские трагедии, и этот мир высоких страстей совсем непохож на реальный… Его создала учительница Ф., волевая женщина, self-made women. «Английская школа – это я», – говорит Ф. и умело манипулирует юными актерами, желая обрести единомышленников в сегодняшней реальности, которую презирает.Но дети, эти крошки Цахес, поначалу безоглядно доверяющие Ф., предают ее… Все, кроме одной – той самой, что рассказала эту историю.
Елена Чижова – автор пяти романов. Последний из них, «Время женщин», был удостоен премии «Русский Букер», а «Лавра» и «Полукровка» (в журнальном варианте – «Преступница») входили в шорт-листы этой престижной премии. Героиня романа Маша Арго талантлива, амбициозна, любит историю, потому что хочет найти ответ «на самый важный вопрос – почему?». На истфак Ленинградского университета ей мешает поступить пресловутый пятый пункт: на дворе середина семидесятых. Девушка идет на рискованный шаг – подделывает анкету, поступает и… начинает «партизанскую» войну.
Елена Чижова, автор книг «Время женщин» («Русский Букер»), «Полукровка», «Крошки Цахес», в романе «Лавра» (шортлист премии «Русский Букер») продолжает свою энциклопедию жизни.На этот раз ее героиня – жена неофита-священника в «застойные годы» – постигает азы непростого церковного быта и бытия… Незаурядная интеллигентная женщина, она истово погружается в новую для нее реальность, веря, что именно здесь скроется от фальши и разочарований повседневности. Но и здесь ее ждет трагическая подмена…Роман не сводится к церковной теме, это скорее попытка воссоздания ушедшего времени, одного из его образов.
Новый роман букеровского лауреата Елены Чижовой написан в жанре антиутопии, обращенной в прошлое: в Великую Отечественную войну немецкие войска дошли до Урала. Граница прошла по Уральскому хребту: на Востоке – СССР, на Западе – оккупированная немцами Россия. Перед читателем разворачивается альтернативная история государств – советского и профашистского – и история двух молодых людей, выросших по разные стороны Хребта, их дружба-вражда, вылившаяся в предательство.
Соединяя в себе, подобно древнему псалму, печаль и свет, книга признанного классика современной американской литературы Дениса Джонсона (1949–2017) рассказывает историю Роберта Грэйньера, отшельника поневоле, жизнь которого, охватив почти две трети ХХ века, прошла среди холмов, рек и железнодорожных путей Северного Айдахо. Это повесть о мире, в который, несмотря на переполняющие его страдания, то и дело прорывается надмирная красота: постичь, запечатлеть, выразить ее словами не под силу главному герою – ее может свидетельствовать лишь кто-то, свободный от помыслов и воспоминаний, от тревог и надежд, от речи, от самого языка.
Герои книги Николая Димчевского — наши современники, люди старшего и среднего поколения, характеры сильные, самобытные, их жизнь пронизана глубоким драматизмом. Главный герой повести «Дед» — пожилой сельский фельдшер. Это поистине мастер на все руки — он и плотник, и столяр, и пасечник, и человек сложной и трагической судьбы, прекрасный специалист в своем лекарском деле. Повесть «Только не забудь» — о войне, о последних ее двух годах. Тяжелая тыловая жизнь показана глазами юноши-школьника, так и не сумевшего вырваться на фронт, куда он, как и многие его сверстники, стремился.
Повесть «Винтики эпохи» дала название всей многожанровой книге. Автор вместил в нее правду нескольких поколений (детей войны и их отцов), что росли, мужали, верили, любили, растили детей, трудились для блага семьи и страны, не предполагая, что в какой-то момент их великая и самая большая страна может исчезнуть с карты Земли.
"... У меня есть собака, а значит у меня есть кусочек души. И когда мне бывает грустно, а знаешь ли ты, что значит собака, когда тебе грустно? Так вот, когда мне бывает грустно я говорю ей :' Собака, а хочешь я буду твоей собакой?" ..." Много-много лет назад я где-то прочла этот перевод чьего то стихотворения и запомнила его на всю жизнь. Так вышло, что это стало девизом моей жизни...
1995-й, Гавайи. Отправившись с родителями кататься на яхте, семилетний Ноа Флорес падает за борт. Когда поверхность воды вспенивается от акульих плавников, все замирают от ужаса — малыш обречен. Но происходит чудо — одна из акул, осторожно держа Ноа в пасти, доставляет его к борту судна. Эта история становится семейной легендой. Семья Ноа, пострадавшая, как и многие жители островов, от краха сахарно-тростниковой промышленности, сочла странное происшествие знаком благосклонности гавайских богов. А позже, когда у мальчика проявились особые способности, родные окончательно в этом уверились.
Самобытный, ироничный и до слез смешной сборник рассказывает истории из жизни самой обычной героини наших дней. Робкая и смышленая Танюша, юная и наивная Танечка, взрослая, но все еще познающая действительность Татьяна и непосредственная, любопытная Таня попадают в комичные переделки. Они успешно выпутываются из неурядиц и казусов (иногда – с большим трудом), пробуют новое и совсем не боятся быть «ненормальными». Мир – такой непостоянный, и все в нем меняется стремительно, но Таня уверена в одном: быть смешной – не стыдно.