Орест и сын - [2]
В разговоре с начальством женщины сумели избежать определения “европейско-христианской”, назвав цивилизацию современной. Против этого слова начальство не возражало.
Постепенно выработался и некий ритуал. Женщины, интересовавшиеся историей искусств, втаскивали в зал небольшую трибунку, обыкновенно пылившуюся в кладовке. Ее водружали на столик, убранный красным бархатом. Пирамиду венчал графин с водой. Лектор вставал за трибуну и распахивал старенький портфель, из которого являлись книги в количестве, способном навести на мысль о четвертом измерении.
Аудитория состояла исключительно из женщин, если не брать в расчет представителя администрации: своим присутствием он почтил несколько первых заседаний. Убедившись, что Матвей Платонович рассуждает о временах, не составляющих опасной конкуренции эпохе развитого социализма, представитель вахту оставил, предпочитая коротать свободное время на личном диване.
Облеченный общественным поручением, Тетерятников не пустил дела на самотек. Дома он тщательно готовился, подбирая и закладывая рваными
бумажками иллюстративный материал. За кафедрой Матвей Платонович преображался. Он вещал легко и вдохновенно, ловко раскрывал фолианты в заложенных местах и рачительно откладывал в сторону клочки-закладки. Грассирующий голос, в рабочее время звучавший нелепо, придавал его словам дополнительную вескость. По окончании лекции бумажные клочки убирались в портфель — Матвей Платонович не любил ничего выбрасывать.
Приступая к делу, докладчик предупредил собравшихся о том, что древнее искусство, с азами которого он намерен их познакомить, может на первый взгляд показаться странным и загадочным. Этому есть научное объяснение. Любое изображение, созданное в древности, несет в себе дополнительный смысл, выходящий за рамки сюжета. За каждым персонажем какой-нибудь стенной росписи стоит система абстрактных понятий. Подумав, Тетерятников перечислил их в следующем порядке: Добро и Зло, Любовь и Ненависть, Рождение и Смерть. Чтобы выразить эти понятия, древние мастера прибегали к языку символов, незнакомых современному зрителю. Больше того, — и в этом таится главная сложность, — с точки зрения древнего мастера, сами знаки-символы обладали способностью соединять в себе эти противоположные понятия таким образом, что, перетекая одно в другое, они становились нераздельными. Слушательницы восхитились и закивали согласно.
Завершив преамбулу, Матвей Платонович счел свой долг выполненным и дальнейшее излагал безо всяких уверток и оговорок. Ознакомив женщин с азами клинописи, он перешел к символике зиккурата — ступенчатой пирамиды, каждый ярус которой окрашен в свой цвет. Истоки этого архитектурного новшества он нашел в эпосе о Гильгамеше и, походя коснувшись важной темы потопа, красной линией прошедшей через все великие книги древности, перешел к деяниям Хаммурапи. Предъявив аудитории фотографию царского камня, на котором был высечен свод законов (оригинал украшает Месопотамский раздел Лувра), Тетерятников подчеркнул его фаллическую символику. Женщины символики не поняли, но, взглянув, постеснялись переспросить.
Вторая лекция, посвященная Ассирии, обогатила их знания рельефным портретом полководца, чей лысый череп противоречил буйно вьющейся бороде. Борода, похожая на крахмальный цилиндр, жестко подпирала подбородок, понуждая ее носителя держать голову прямо, — что соответствовало его высокому военному статусу. Впрочем, если верить древним рельефам, все без исключения ассирийцы держали головы прямо, что вряд ли отражало настоящее положение дел. Указывая на эту особенность, лектор употребил таинственное слово канон.
Его строгость сменилась волнением, когда, добравшись до Нововавилонского царства, пришедшего на смену Ассирийскому, Матвей Платонович заговорил о воротах Иштар. Этой богине аккадского пантеона — звезде утреннего восхода, нежной планете Венере, богине войны и плотской любви, — в шумерские времена носившей имя Инанна, он посвятил остаток лекции. Ее ворота, облицованные синеватой глазурью, открывали путь к храму верховного бога Мардука. Храм считается прототипом Вавилонской башни. Реконструированные ворота входят в экспозицию берлинского Пергамона.
На фотографии, предъявленной слушателям, они предстали во всей первозданной красоте: по глазури, уходящей в шумерское небо, поднимались неслышной поступью желтоватые львы. В особенности слушательниц поразил рассказ о гневе Инанны. Перед воротами Царства Смерти красавица выдвинула ультиматум: потребовала, чтобы ее впустили, и в случае отказа пригрозила выпустить на волю мертвецов, поедающих живых. “Тогда мертвые умножатся более живых”. Процитировав аккадский текст, Тетерятников успокоил слушательниц: угроза красавицы подействовала.
Добросовестные ссылки на экспозиции европейских музеев женщины пропустили мимо ушей: в те времена эта информация была лишней.
Мало-помалу, двигаясь по оси истории, Тетерятников подобрался к точке, от которой начинался отсчет новой эры. Едва коснувшись греков и римлян, создавших свою собственную мифологию, он поведал слушательницам о том, что христианство, в позднейшие времена завоевавшее Европу, основывалось не только на Ветхом Завете. Его неотъемлемым источником стали тайные знания древних цивилизаций.
Елена Чижова – коренная петербурженка, автор четырех романов, последний – «Время женщин» – был удостоен премии «РУССКИЙ БУКЕР». Судьба главной героини романа – жесткий парафраз на тему народного фильма «Москва слезам не верит». Тихую лимитчицу Антонину соблазняет питерский «стиляга», она рожает от него дочь и вскоре умирает, доверив девочку трем питерским старухам «из бывших», соседкам по коммунальной квартире, – Ариадне, Гликерии и Евдокии. О них, о «той» жизни – хрупкой, ушедшей, но удивительно настоящей – и ведет рассказ выросшая дочь героини, художница… В книгу также вошел роман «Крошки Цахес».
В романе «Крошки Цахес» события разворачиваются в элитарной советской школе. На подмостках школьной сцены ставятся шекспировские трагедии, и этот мир высоких страстей совсем непохож на реальный… Его создала учительница Ф., волевая женщина, self-made women. «Английская школа – это я», – говорит Ф. и умело манипулирует юными актерами, желая обрести единомышленников в сегодняшней реальности, которую презирает.Но дети, эти крошки Цахес, поначалу безоглядно доверяющие Ф., предают ее… Все, кроме одной – той самой, что рассказала эту историю.
Елена Чижова, автор книг «Время женщин» («Русский Букер»), «Полукровка», «Крошки Цахес», в романе «Лавра» (шортлист премии «Русский Букер») продолжает свою энциклопедию жизни.На этот раз ее героиня – жена неофита-священника в «застойные годы» – постигает азы непростого церковного быта и бытия… Незаурядная интеллигентная женщина, она истово погружается в новую для нее реальность, веря, что именно здесь скроется от фальши и разочарований повседневности. Но и здесь ее ждет трагическая подмена…Роман не сводится к церковной теме, это скорее попытка воссоздания ушедшего времени, одного из его образов.
Елена Чижова – автор пяти романов. Последний из них, «Время женщин», был удостоен премии «Русский Букер», а «Лавра» и «Полукровка» (в журнальном варианте – «Преступница») входили в шорт-листы этой престижной премии. Героиня романа Маша Арго талантлива, амбициозна, любит историю, потому что хочет найти ответ «на самый важный вопрос – почему?». На истфак Ленинградского университета ей мешает поступить пресловутый пятый пункт: на дворе середина семидесятых. Девушка идет на рискованный шаг – подделывает анкету, поступает и… начинает «партизанскую» войну.
Новый роман букеровского лауреата Елены Чижовой написан в жанре антиутопии, обращенной в прошлое: в Великую Отечественную войну немецкие войска дошли до Урала. Граница прошла по Уральскому хребту: на Востоке – СССР, на Западе – оккупированная немцами Россия. Перед читателем разворачивается альтернативная история государств – советского и профашистского – и история двух молодых людей, выросших по разные стороны Хребта, их дружба-вражда, вылившаяся в предательство.
Эйприл Мэй подрабатывает дизайнером, чтобы оплатить учебу в художественной школе Нью-Йорка. Однажды ночью, возвращаясь домой, она натыкается на огромную странную статую, похожую на робота в самурайских доспехах. Раньше ее здесь не было, и Эйприл решает разместить в сети видеоролик со статуей, которую в шутку назвала Карлом. А уже на следующий день девушка оказывается в центре внимания: миллионы просмотров, лайков и сообщений в социальных сетях. В одночасье Эйприл становится популярной и богатой, теперь ей не надо сводить концы с концами.
Американка Селин поступает в Гарвард. Ее жизнь круто меняется – и все вокруг требует от нее повзрослеть. Селин робко нащупывает дорогу в незнакомое. Ее ждут новые дисциплины, высокомерные преподаватели, пугающе умные студенты – и бесчисленное множество смыслов, которые она искренне не понимает, словно простодушный герой Достоевского. Главным испытанием для Селин становится любовь – нелепая любовь к таинственному венгру Ивану… Элиф Батуман – славист, специалист по русской литературе. Роман «Идиот» основан на реальных событиях: в нем описывается неповторимый юношеский опыт писательницы.
Сказки, сказки, в них и радость, и добро, которое побеждает зло, и вера в светлое завтра, которое наступит, если в него очень сильно верить. Добрая сказка, как лучик солнца, освещает нам мир своим неповторимым светом. Откройте окно, впустите его в свой дом.
Мы приходим в этот мир ниоткуда и уходим в никуда. Командировка. В промежутке пытаемся выполнить командировочное задание: понять мир и поделиться знанием с другими. Познавая мир, люди смогут сделать его лучше. О таких людях книги Д. Меренкова, их жизни в разных странах, природе и особенностях этих стран. Ироничность повествования делает книги нескучными, а обилие приключений — увлекательными. Автор описывает реальные события, переживая их заново. Этими переживаниями делится с читателем.
Сказка была и будет являться добрым уроком для молодцев. Она легко читается, надолго запоминается и хранится в уголках нашей памяти всю жизнь. Вот только уроки эти, какими бы добрыми или горькими они не были, не всегда хорошо усваиваются.
Я набираю полное лукошко звезд. До самого рассвета я любуюсь ими, поминутно трогая руками, упиваясь их теплом и красотою комнаты, полностью освещаемой моим сиюминутным урожаем. На рассвете они исчезают. Так я засыпаю, не успев ни с кем поделиться тем, что для меня дороже и милее всего на свете.