Орелин - [48]

Среди многих пустых и ничтожных сцен я вспоминаю, как однажды в женевском отеле «Де Берг», где я играл перед рассеянной публикой «Палому», мне показалось, что я вижу силуэт Орелин в окружении фотографов. От неожиданности я чуть не упал с табурета. Но это была не она, а какая-то киноактриса, имевшая с ней отдаленное сходство. Эта ошибка потом повторялась еще не раз в течение многих лет. Каждый раз, когда обман рассеивался, я снова оставался один на один со своей возникшей в незапамятные времена юности меланхолией, с которой вечер за вечером боролся испытанными средствами — сигарами, музыкой, белым вином, встречами на один день и прочими мелкими радостями и удовольствиями. Но я не перестаю спрашивать себя, не являются ли эти ложные появления своего рода сигналом или посланием, подобным появлению во сне давно умершего родственника, который, явившись нам помолодевшим и безмятежным, каким мы его никогда не знали, дает советы.

Несмотря на эти приступы грусти, никакая другая пора моей жизни не была столь веселой и богатой приключениями, потому что приключения заменяют мне радость.

Каждые два месяца я переезжал из города в город, не позволяя себе погрязнуть в рутине мелких привычек и ненужных знакомств. Я не допускал никакой фамильярности со стороны богатых клиентов, но играл с одинаковым энтузиазмом в пустынных салонах отелей, клонящихся к упадку, и перед публикой, сплошь состоящей из международных экспертов, гордо носящих на пиджаках бэджи своего конгресса. В музыкальном плане у меня была только одна обязанность: по мере необходимости (в среднем три раза в месяц) аккомпанировать молодым людям, горланящим «Happy Birthday» вокруг торта с меняющимся количеством свечей.

Это было почти счастливое время для меня. Деньги жгли мне пальцы. Я тратил их небрежно, без счета и без удовольствия. Если же, при всем при том, мне случалось в конце месяца оказаться при деньгах, то я покупал у ювелира неоправленный камень и через Зиту пересылал его своей несравненной возлюбленной. Помню, что послал ей рубин, изумруд и аквамарин. Но не удостоился ни ответа, ни привета.

И вот однажды вечером я вернулся в «Country Club». Или, вернее, в то, что когда-то было «Country Club». Я возвращался с радостью, печалью и ностальгией, но без чувства озлобленности или горечи, — не как человек, потрепанный жизнью, но как возвращается тот, кто оставил позади миражи прекрасного. Моя мать жила одна в доме, в котором пользовалась только тремя комнатами. Она пребывала в добром здравии и ровном настроении. Мне это было известно, поскольку я знал ее жизнь наизусть. Три или четыре раза в неделю я звонил ей из каждого города, в котором мне случалось останавливаться.

Заблуждаются те, кто думают, что можно вернуться туда, где вырос, чтобы снова испить из источника молодости. Все свое нужно уносить с собой и идти вперед по неизвестным дорогам. Но даже кочевники и бродяги, которых я часто встречал в своих странствиях, всегда движутся по одному и тому же маршруту. В одно и то же время они появляются в одних и тех же местах, становятся табором на окраинных пустырях и, преследуемые всякого рода запретами, продолжают свой путь от стоянки к стоянке, одержимые стремлением к бегству и свободе в постоянно сужающемся мире. Вот так же и я по прошествии лет возжелал снова увидеть дом моего детства — и что самое абсурдное — обрести среди этих старых стен полноту тех далеких дней, в которой я жил, недовольный собой и счастливый благословенным незнанием будущего. Это было еще до того, как время одну за другой пожрало мои иллюзии и столкнуло меня с реальностью, тогда, когда я был надежно спрятан в безопасном пространстве моего детства. Позади еще не было ничего — ни призраков, ни сожалений, ни могилы отца, ни остывшей пыли прожитых дней, на которую я теперь цинически стряхиваю указательным пальцем ароматный пепел сигар. Тогда прошлое было ничем, а будущее было настоящим. Ключ был у меня в руках, а мои пять органов чувств были единственным инструментом, открывающим ларчик.

Итак, однажды апрельским вечером или даже ночью я вернулся домой, сделав по дороге остановку, чтобы сменить костюм и пройтись по туфлям черным кремом. Мне хотелось явиться неожиданно и сделать матери сюрприз. Я оставил машину в ста метрах от дома и прошел со стороны сада. Впереди за деревьями и кустарниками светилось окно большой комнаты с открытыми ставнями. По мере того как я продвигался вперед, я смог различить фигуру с седеющей головой, склонившуюся над книгой в желтом круге абажура, который словно соперничал с лунным сиянием. Я уже хотел было вступить в полосу света, как вдруг мне пришла в голову ужасная мысль. Что, если мое внезапное появление так испугает мать, что она умрет от неожиданности? Ведь я, чтобы избавить ее от беспокойства ожидания, обещал ей приехать только на следующий день. Надо ей как-то дать знать о своем присутствии. Но как?

Мать оторвала взгляд от книги и посмотрела в окно. Может быть, она услышала мои шаги; несмотря на возраст, у нее был чуткий слух. Я почувствовал себя неловко и глупо. Внезапно я услышал идущие издалека слова колыбельной, которую любил напевать отец: