Орельен. Том 2 - [71]

Его беспокоила Изабелла: она была как бы частью его прежней жизни, пошлым о ней напоминанием. Неужели так необходимо преследовать его и здесь? Он только улыбался про себя, сравнивая отведенную ему комнату в доме Барбентанов с той, что занимал у своих родных! А эта Изабелла еще все время старалась остаться с ним наедине, и он боялся, что их могут застигнуть: вдруг отворится дверь, войдет кто-нибудь из прислуги, мадам Барбентан… Нельзя вести себя так у чужих: какая лакомка эта Изабелла. И нет никакой возможности образумить ее.

Поэтому он предпочел опередить события. На тот случай, если бы мадам Барбентан что-нибудь заметила… Адриен открыл ей всю душу. Никогда бы он не осмелился… хотя бы из-за двоюродного брата… он скрытен от природы… но, вы меня поймете, мадам… не судите обо мне плохо, я этого просто не перенесу… Что делать, Изабелла не отдает себе в этом отчета. Поэтому вся вина ее. Кроме того, Адриен доверяет Бланшетте. Доверяет безгранично, сердцем, а не рассудком.

— Но ведь вы меня совсем не знаете, — возразила Бланшетта.

Он поднял на нее красноречивый взгляд. О нет, он знает ее, знает гораздо лучше, чем она думает! Ведь их отношения начались не совсем обычным образом.

— Ну хорошо, — согласилась Бланшетта, — расскажите мне о вашей кузине… Вы ее любите?

Было бы подло с его стороны сказать, что он ее никогда не любил. Бесспорно, он питал к Изабелле привязанность, но что-то его в ней раздражает. Это длится уже давно. Адриен не из тех мужчин, что заводят связи направо и налево. Но нельзя вечно хранить верность, если основана она не на любви, не на настоящей любви. Надо сказать, что все это произошло отчасти по вине случая. Жили они под одной крышей. Его двоюродный брат постоянно находится в отлучке. Он работает представителем крупной фирмы, импортирующей зерно, и вынужден неделями сидеть в Марселе, в Сен-Назере… Ну, а в пустом доме остаются двое — мужчина и женщина, оба молодые…

— Простите, — перебила его Бланшетта, — мне нужно распорядиться по хозяйству.

LXX

— Ого-го! Ну и парад, такого еще не бывало!

Публика толпилась на террасе, залитой светом вращающихся фонарей. Лакеи в золотых ливреях стояли длинными шпалерами, другие скользили вокруг бассейна; вновь прибывавшие гости выходили из автомобилей, с шелестом скользивших по лиловато-розовому песку. Весь пейзаж, с широкой просекой, выходящей на газон, покрытый огромным полотнищем золотого цвета, деревья с позолоченными стволами и листочками, старательно завернутыми в золотые бумажки, казался нереальным, бутафорским, красота обнаженных женских плеч, нелепый вид костюмированных мужчин, — все это вызвало легкое головокружение у Бланшетты, которую Эдмон притащил сюда по каким-то своим соображениям. Доставив жену на бал, он тут же перестал ею заниматься и передал с рук на руки только что представленному им англичанину: тип бывшего оксфордского студента, жирный, рыжеволосый, не старый и не молодой, полуголый, с копьем и луком в руке и с длинной золотой сетью. Как его зовут? Во всяком случае, безумно богатый человек.

В течение трех месяцев в Париже только и разговору было, что о празднике, который собирался дать герцог де Вальмондуа, и всякому хотелось туда попасть. Дом герцога, «его страсть», по его собственному выражению, помещался в Лувесьене по соседству с владением Коти. Герцог ради праздника приказал замаскировать свой особняк сверху донизу золотым панно, велел перекрасить под золото сфинксов, украшавших лестницу. Интерьер был убран еще более несуразно. К полуночи началось настоящее столпотворение. Невиданная выставка драгоценностей! Недаром вокруг владения шмыгали беспокойные тени, полицейские торчали за каждым углом, и, когда гость собирался выпить бокал шампанского в золоченой беседке, его вдруг окликали какие-то незнакомцы, словно чудом появлявшиеся из-за кустов. Дело в том, что окрестные жители, возбужденные слухами о празднестве, собирались у входа в парк и бродили вокруг ограды, надеясь разглядеть, что происходит в саду. Говорили, что эта неслыханная роскошь возмутила людей, и в полиции боялись волнений. Простоволосые женщины, собравшиеся у входа, осыпали гостей герцога бранью. Все это придавало празднеству какой-то тревожный, но не лишенный прелести характер.

Когда двенадцать высоченных дам, одетых валькириями, взошли на лестницу, распевая по всем правилам: «Эйотохо! Эйиа-ха!» — венецианский дож, размахивая длинными руками, набросился на Бланшетту. Это был Кюссе де Баллант в развевающемся плаще.

— Дорогая мадам, но кто же вы? Держу пари — Даная! Неужели вы не сумели найти другого костюма, менее, так сказать, закрытого? А я-то надеялся получить удовольствие!

Он не без удивления оглянулся на кавалера госпожи Барбентан — забавный субъект. Тот представился:

— Хью Уолтер Тревильен… — Это имя что-то говорило Кюссе.

— Вы, случайно, не тот Тревильен?

— Именно тот самый.

— А я-то думал, что сегодня вечером все сплошь подделка. Вы не находите, что мысль устроить золотой бал скорее уж к лицу какому-нибудь галантерейщику из квартала Сантье, мечтающему сравняться с герцогом Вальмондуа, чем самому герцогу?