Орел смотрит на солнце - [76]

Все дополнения, переработки произведений свидетельствовали о том, что в мировоззрении писателя произошел прогресс. Особенно ярко это сказалось на романе «Преображение человека». Было распространено нелепое мнение, что якобы лишь в дореволюционных произведениях Сергеев-Ценский является большим художником. Утверждение это начисто опровергается «Севастопольской страдой», послереволюционными романами эпопеи «Преображение России» и особенно сопоставлением двух частей «Преображения человека». Первая часть этого романа — «Наклонная Елена» — написана до революции; вторая часть — «Суд» — спустя сорок лет.

Советская критика отмечала, что при чтении «Преображения человека» сорокалетний разрыв во времени написания романа совершенно не ощущается, — настолько едины в книге язык, стиль, художественные изобразительные средства. Но важно и другое. Здесь виден прогресс писателя, его идейный рост. Если в «Наклонной Елене» Сергеев-Ценский выступает как представитель критического реализма, то «Суд» — бесспорно произведение реализма социалистического.

Появление во второй части романа большевика Коли Худолея стало возможным для Ценского лишь после Великого Октября.

Глава тринадцатая Рассказы. «Севастопольская страда». «Синопский бой»

В 1927 году Сергеев-Ценский написал поэму в прозе «Живая вода», в которой воспел жизнеспособность советского, народного строя.

…Белогвардейцы зверски казнят попавших к ним в лапы большевиков — простых людей труда. Перед тем как убить, пленных подвергают пыткам. Большевика Федора Титкова никак не могут убить: могуч его организм. Изуродованный до неузнаваемости, Федор все-таки продолжает жить. Чем только его не били! Казалось, конец. Но, как сквозь сон, Федор слышит слова палача:

«— Эк!.. Этот черт никак еще живой!»

И снова били, и он в который раз терял сознание, а очнувшись, шепотом просил напиться. И в ответ слышал «сразу несколько оглушительных голосов:

— Живой!.. Ну, не черт?.. Цыган, и тот уж подох, а этот живой!..»

Смутно понимавший, где он и что с ним, Федор Титков просил воды, чувствуя возле себя людей, которых он называл «братцами». Но разве это люди были?.. Они продолжали бить его, старались быстрее прикончить, приговаривали «удивленно и даже горестно:

— Да и где ж у него, анафемской силы, печенка?

И как ни пытался зажать Титков свой живот, жесток был в него удар подкованной ногой».

Потом его повезли в овраг расстреливать. Когда в него выстрелили, «Титков даже чуть покачнулся, лежа, точно в грудь ему вбили огромный гвоздь… Но тут же чуть повыше другой гвоздь вбили: это разрядил по нем патрон второй казак».

Федора нашли в овраге незнакомые ему деревенские женщины. Он еще дышал, попросил напиться. Они напоили его родниковой водой и отвезли в больницу. Федор Титков выжил.

Образ большевика Федора Титкова в поэме поднимается до символа. Люди, подобные Титкову, непобедимы; они как легендарные богатыри, из мертвых воскресают, напоенные живой водой. Источник их силы — народ.

Стиль «Живой воды» реалистичен и более обыкновенного лаконичен. В поэме всего 12 страниц. По сюжету поэма походит на повесть Ценского «Жестокость». Но здесь писатель как бы спорит с самим собой и в споре отвергает всю прежнюю, во многом не верную и не четкую идейную концепцию. Если в «Жестокости» большевики, нарисованные им, выглядят беспомощными, аморфными, то в «Живой воде» они — люди огромной силы и веры в свои идеалы. Там большевики изолированы от народа — здесь они с народом, они неотъемлемая часть его. «Живая вода» знаменовала резкий поворот в творчестве писателя — она подтверждала переход Ценского от критического реализма к социалистическому.

Жестокость белогвардейцев — это признак обреченности, моральной деградации врагов советской власти.

Не менее показателен для послереволюционного творчества Сергеева-Ценского рассказ «Устный счет». Написанный в 1931 году, он поражает прежде всего остротой и современностью темы. Вспомним 30-е годы. Шпионы, диверсанты, контрабандисты атаковали нашу государственную границу. Моральному разоблачению их посвящает свой рассказ Ценский.

Судьба Родины волновала Сергея Николаевича в те годы больше, чем когда бы то ни было. Он внимательно следил за прессой, чувствовал, как над миром сгущаются черные тучи. Он видел и понимал, что быть грозе и что самая страшная гроза разразится над нашей страной. Фашисты в Германии, Италии, самураи в Японии готовили крестовый поход против первого в мире государства рабочих и крестьян. Граница была в огне: там велась разведка боем. Фашисты пробовали свои силы. Горела беззащитная Абиссиния под фугасами Муссолини.

Последнее сообщение до глубины души взволновало писателя.

— Опять льется кровь! — возмущенный, потрясал он газетой, расхаживая по террасе. — И кого? Детей, женщин!.. Беззащитных истребляют цивилизованные дикари. И они еще смеют называть себя потомками Данте и Гарибальди!

И выходил во двор, спускался по каменным ступенькам к винограднику, где стояла его любимая скамейка, садился тяжело, с размаху откинувшись на спинку, и вслушивался в тишину, смотрел на море. Тихо было в небе, по-южному лазуревом; тихо было на вершинах гор и на море. Но сквозь тишину писателю слышался далекий гул орудий и взрывы бомб, бравурные марши медных труб и барабанная дробь.