Орел смотрит на солнце - [32]

Из монолога видно, что в политике 25-летний поручик Бабаев весьма зелен. Тем не менее здесь, на баррикадах, он увидал кое-что новое для себя. Когда он порол крестьян — те каялись, — и ему была противна их мягкотелость. «Я из вас искру хотел выбить, как из кремня огонь, и не выбил искры». А здесь он встретил людей, которые за правду не пожалели своей жизни, сильных и смелых людей, которые против самого бога восстали. И что же? Он восхищен ими, перешел на их сторону? Ничего подобного. Напротив, он приказывает расстрелять троих рабочих, взятых в плен на баррикадах.

В этом поступке весь Бабаев — фразер с прогнившей и крайне озлобленной душой. Он обречен, как и строй, которому он служит. И конец его весьма символичен: Бабаева застрелила девочка, одна из племени гордых людей, тех, что шли на смерть во имя большой идеи.

Но не в образе Бабаева существо и значение романа. Пафос романа в революции, в общественно-политической атмосфере, окружающей Бабаева. Герои — простые люди, восставшие, чтобы переделать жизнь. Автор не выделяет среди них отдельных, он дает единую народную массу, идущую на штурм старого строя. Разве только солдат Гудков — денщик Бабаева — выписан более четко из всей массы; выписан мастерски мужик в солдатской шинели, с его мужицкой психологией и философией. «Спать — не пахать, ваше благородие… От сна вреда не происходит. Свое дело справишь и спишь!.. Скушно, через то и спишь… День-то встает, — вон он какой дядя длинный… куды его денешь? Кабы дома, нашел бы ему укорот, дома — это так… Туды-сюды, и день весь… А здесь что? — тягость…»

Гудков говорит Бабаеву:

«Говорят, ваше благородие, — земли прирежут!.. Всем мужикам, какие есть; стало быть, у господ возьмут, а нам прирежут».

Дерябин бы в этих словах солдата нашел явную крамолу. Бабаев — нет. Он лишь заметил вяло, не думая: «Мало ли что говорят!.. А ты не слушай». Совет не для Гудкова — можно ли не слушать, когда говорят о самом кровном для него. И он отвечает офицеру: «Все, как есть, говорят — верно, значит. Всю землю, какая годящая, нам, мужикам, и чтобы свобода правое была».

Вон оно как — не только земля нужна Гудкову, а и «свобода правов». Солдат уже разбирается в жизни. Он понимает, что с Бабаевым говорить на такие темы безопасно — это тоже важный штрих для характеристики Бабаева как «гнилого оплота самодержавия»; Гудков продолжает выпытывать с мужицкой хитрецой: «А то еще говорят, что бунты начались, — правда ли, нет ли?» — «Начались, — сказал Бабаев». — «Правда, значит, — обрадовался Гудков». Заметьте: так и написано у Ценского — «обрадовался». И это в 1907 году, в разгул черной реакции. «Правда, — повторил Бабаев». А Гудков подхватил: «Так что все огулом, ваше благородие? С согласием? Прямо как один человек все?» И дальше — авторские слова: «Казалось, что у Гудкова дух занимается от какой-то подступившей к горлу огромной радости, которую он долго сжимал».

Гудков — типичный представитель и крестьянских и солдатских масс. И вот, оказывается, чему он огромно рад — начавшейся революции. Да и есть чему радоваться. Во-первых, землю помещиков дают крестьянам, да плюс «чтобы и свобода правов была». Это уже и экономические и политические требования. А во-вторых, бунты начались, народ поднялся, как один человек. И против кого поднялся? Против господ, конечно.

В восторженном восклицании Гудкова слышен голос самого автора.

Как уже говорилось, Бабаев не верит в силу масс, в победу восставшего народа. «Что же, сделают что-нибудь?» — лениво спрашивает он Гудкова. И в ответе солдата нет места сомнениям: «Как ежели так народ взялся, стало быть, сделают… потому что все враз…» Писатель и Гудков знают, в чем сила народа: в единстве.

Имел ли право народ бунтовать? Да, имел. Писатель хотя и лаконично, но довольно ярко рисует положение трудящихся. Мужики села Новопавлоки сожгли имение помещика Кузьмичева, поделили его имущество, потому что верили — это их добро, ими созданное. «Старики плакали пьяными слезами, говорили о пролитом поте и выпитой крови, говорили о земле и боге, о правде и зле и опять о пролитом поте и выпитой крови». И теперь они «все видели не так, как прежде: видели землю зеленой и близкой, всю своей, широкой и пухлой; землей дьпйали, землю чувствовали в плечах и согнутых спинах. И то, что горела теперь усадьба, казалось простым и понятным, необходимым, давнишним».

Это деталь. А вот авторское обобщение, эпитафия николаевской России. «Она была Страной Шепота, теперь стала Страной Бури, эта огромная страна, в которой цвело синими цветами небо, а на него снизу зеленым дыханием, трав дышала земля. Не всякий ворон мог прокричать безнаказанно то, что везде кричали вороны, а люди могли говорить только так, чтобы их не слышали стены, не слышала дорожная пыль, ни зеленые травы, ни небо.

Виселицы и тюрьмы стояли перед открытым ртом тех, кто хотел говорить громко. Огромная страна была Страною Шепота — как могла она стать Страною Бури? Кто первый!»

И Ценский отвечает: первыми были люди с красными флагами, отдавшие свои жизни ради великого и святого дела, рабочие люди.

Вот лейтмотив и главный смысл романа.