Орел смотрит на солнце - [23]

После «Сада» идейные позиции Сергеева-Ценского не оставляют никаких сомнений: совершенно ясно, что писатель тесными узами связал свое творчество с судьбой народа, стал певцом не только его горя и печали, но и праведной мести, борьбы за переустройство жизни на земле, глашатаем грядущего солнца, певцом сильных духом и смелых людей. «Сад» был итогом мучительных поисков молодого Ценского.

Но этим далеко не исчерпывается значение повести. В ней Сергеев-Ценский предстал перед читателями как писатель большого и самобытного таланта, как зрелый художник слова. В строках о любви Алексея Шевардина к земле — музыка слов, настоящая поэзия. Лишь художнику доступно такое зримое и простое: «кусок черного хлеба, из которого можно ковать ядра для пушек».

Сочнее и строже стал пейзаж Ценского.

«Меж деревьев в густой траве желтел донник, розовел клевер, яркими ковровыми пятнами сверкал дикий мак; с неровных щербатых зубьев плетня во все стороны кудрявыми струями сбегал хмель, а в густом воздухе, точно кипела вода, густо гудели пчелы».

«Солнце садилось сзади за горой, и даль поспешно заволакивалась туманом густо-фиолетовых тонов и, огромная, но бесплотная, казалась совсем другим миром, точно земля тихо улыбнулась на этом месте и ушла вниз, а в воздухе еще млела ее улыбка».

«В незатворенные двери шалаша черными шепчущимися тенями толпились деревья. Ночь была месячная, и освещенное паутинно-легкое небо радостно уходило куда-то от черных мягких силуэтов, пригвожденных к земле».

«Прозрачный и легкий, полный лунных лучей воздух, округленный тишиною, проходил через все тело Шевардина и делал его таким же прозрачным, таким же легким, таким же тихим…»

Какая щедрость красок, какая «расточительность» образов и живописных средств!

Казалось бы, повесть «Сад» должна была обратить на себя внимание критики не только идейной направленностью, злободневностью и остротой темы, но и высокими художественными достоинствами. Этого, однако, не случилось. Критики растерялись. Они не знали, что делать: хвалить или порицать писателя. И выбрали худшее — молчали.

И получилось, что по достоинству оценили повесть Ценского «критики» в жандармских мундирах: царская охранка закрыла журнал, опубликовавший революционное сочинение господина Сергеева-Ценского. Автор «крамольных» произведений «Батенька», «Молчальники» и «Сад» получил в охранке «титул» политически неблагонадежного.

Глава пятая Зауряд-прапорщик. 1905 год. В Крыму навсегда

В Павлограде Сергеев-Ценский услышал о трагедии Порт-Артура и Цусимы. Писатель, чуткий к вопросам современности, противник империалистических боен, откликнулся на это событие рассказом «Убийство». Он в своем творчестве характеризует войну, как бессмысленное убийство. Правда, несколько раньше отдельные нотки прозвучали в «Батеньке», первом «военном» произведении крупнейшего военного романиста. «Батенька» вносил отрезвляющую струю в хмельную, тупую атмосферу царской армии, заставлял задуматься не только солдат, но и. офицеров, прежде чем, повинуясь слепой команде «свыше», стрелять в своих отцов и братьев — рабочих и крестьян. И надо ж было так случиться, что автор «Батеньки», ненавистный верноподданному офицерству, вскоре после событий на Дальнем Востоке был призван в ополчение и через некоторое время сам оказался в положении «батеньки». Судьба подшутила над ним, но Сергей Николаевич принял ее вызов с достоинством.

Сначала «зауряд-прапорщик» Сергеев служил в Херсоне: это было в конце 1904 года. Трудно досталась ему служба. Он не нашел, да и не мог найти общего языка со своими однополчанами-офицерами. Жизнь их была пуста и нелепа; дни бессмысленной муштры в казармах, на плацу и в поле сменялись вечерами за картами и вином. От постоянных кутежей, от скуки и душевной пустоты господа офицеры придумывали себе различные «душещипательные» развлечения, вроде «кукушки», мастерски изображенной Ценским в романе «Бабаев».

«В офицерском собрании играли в «дурака с Наполеоном». Было четырнадцать рангов дурака, пять колен Наполеона и Наполеон. Играла канцелярия полка: заведующий хозяйством, казначей, два адъютанта. Нужно было двадцать раз оставить дураком кого-нибудь одного. Этот один становился Наполеоном. Сделать это было трудно: начали играть в сентябре, теперь шел декабрь — не могли кончить.

В соседней комнате играли в макао. Игра была шумная, злобная, радостная. Много курили и пили пива, противно бросали на стол деньги, ругались».

Сергей Николаевич не пил, в карты не играл, не бил солдат, и потому в полку офицеры глядели на него косо. Эта подозрительность и отчужденность между ним и офицерами полка укрепилась после того, как обнаружилось, что «ученый» прапорщик занимается сочинительством.

В полку служили бабаевы, которым нередко приходилось поступать со своими подразделениями в распоряжение Дерябиных, учинять расправы над бастующими рабочими и восставшими йротив произвола помещиков крестьянами. Сергей Николаевич хорошо изучил и бабаевых и дерябиных. В его душе рождалась ненависть к армии, в которой он разглядел слепое оружие в руках тиранов. Армия — ее рядовой состав — состояла из народа, но она была чужда и ненавистна народу, поднимавшемуся на борьбу с угнетателями. Ценский презирал тех офицеров, которые издевались, глумились над нижними чинами и унижали их человеческое достоинство. Дерябины вызывали в его душе негодование. Между приставом Дерябиным и армейским капитаном Абрамовым он не видел никакой разницы: оба в его глазах были садисты и выродки.