Орден Сумрачной Вуали - [3]
Губа азартно прикушена, взгляд больших серых глаз так и бежит по строчкам, не отвлекаясь на какую-то глупость вроде появившейся в двери воровки. Густые каштановые волосы растрепаны: Тилвас явно пытался заправлять их за уши, но они так же упрямо выскальзывали обратно.
Длинные ноги аристократа занимали, кажется, почти все пространство кареты. Одежда была с иголочки: свободные брюки, нижняя туника, таори и объемный плащ роба с капюшоном и широкими рукавами, выполненный, кажется, из чистейшего кашемира. Все – в благородных бежевых и синих тонах.
Расслабленная поза, шальная искорка во взгляде, элегантность и гармоничность облика… Тилвас, как мантией, был окутан аурой своего благополучия.
На мгновение я пожалела, что не могу полюбоваться им чуть дольше – оценивающе и отстраненно, как гравюрой, вставленной в сборник трагических пьес. «Давайте проанализируем, что может крыться за этой внешностью? Какой характер вы бы играли, достанься вам роль такого героя?» – будто задребезжал у меня в голове голос одного из наших университетских преподавателей.
Но сейчас было не до актерских упражнений. Важнее другое: на груди аристократа висел искомый амулет.
– Привет! – осклабилась я и, потянувшись вперед, схватилась за медальон.
С силой дернула на себя.
Но…
– Привет, – в тон мне ответил Тилвас Талвани, мгновенно перехватывая мое запястье. – А ты у нас кто такая?
И его приветливое выражение лица внезапно сменилось хищным оскалом.
Гурх.
– Налоговая! – рявкнула я, ребром свободной ладони ударив его по шее.
2
Плачущая роща
Actum est, ilicet.
«Дело закончено, можем расходиться».
Чего-чего, а удара Тилвас не ожидал.
Как минимум настолько подлого. Я заранее активировала кольцо с эффектом оцепенения, надетое на мизинец, и теперь оно, коснувшись кожи аристократа, шарахнуло Талвани магическим разрядом. Тилвас вздрогнул и задохнулся, инстинктивно отпрянув, а потом застыл.
Я прикрыла ему глаза – моргать оцепенение тоже не позволяет, а я не изверг, – и дернула за амулет еще раз.
И еще. И еще.
Да что ж такое-то! Из чего эта цепочка сделана, что не рвется?!
Намертво вцепившись в подвеску, я практически вытянула онемевшего Тилваса из кареты. Я уже прикидывала, насколько уместным будет развернуть его спиной и, нежно убрав с шеи волосы, расстегнуть подвеску традиционным способом, когда цепь все-таки поддалась.
– Ну наконец-то, – выдохнула я и погладила господина Талвани по щеке. – Прости меня, парень. Считай платой за въезд в наш город. Надеюсь, с тебя не убудет. И не надо меня догонять, только ноги в лесу переломаешь.
Тилвас, что логично, не отвечал.
Зажав трофей в кулаке, я спрыгнула на землю и рванула прочь в подступающих сумерках. Однако я убежала недалеко: позади вдруг раздался отчаянный хрип. Полный боли, будто последний крик раненого животного, он был настолько безысходным, что я застыла на месте, чувствуя, как ужас ввинчивается шурупом между лопатками.
Черные птицы вспорхнули из придорожных кустов. Пыль поднялась от промчавшегося по роще ветра.
Вздрогнув всем телом, я обернулась.
Тилвас Талвани, отошедший от заклинания, буквально вывалился из кареты. Одной рукой он держался за горло. Кожа его посерела, глаза лихорадочно горели, из уголка рта и из ушей текла кровь, заляпывая шикарную тунику. Он пытался дышать – его грудь тяжело поднималась и опускалась рывками, с трудом, но что-то ему мешало.
– Что случилось? – обомлела я.
– Меда… льон… – одними только губами произнес Тилвас.
Потом глаза его закатились, и он рухнул на пыльную дорогу.
Я обмерла. Затем попыталась заставить себя отвернуться. Бежать дальше. Не мои проблемы. Именно так должен поступать нормальный вор – сваливать от неприятностей со всей доступной ему скоростью. Именно так меня учил Мокки Бакоа. Да что там Мокки – так учила сама, мать ее, жизнь… Глумливая. Беспощадная. Садистка.
Выругавшись, я бросилась по дороге. Но не прочь – а обратно к карете.
Я упала возле аристократа на колени и завязала порванную цепочку грубым узлом вокруг его шеи. Только сейчас я заметила, что в моих руках медальон потух, став скучно-черным, зато на груди Талвани снова замерцал, будто ночное летнее небо.
Ничего не происходило.
– Да чтоб тебя! – в сердцах рявкнула я, ударяя кулаком по карете.
Этот мерзавец не дышал.
– Подъем!
Пощечина. Никакой реакции.
– Медальон на тебе, пора просыпаться!
Тишина в ответ.
Мое сердце колотилось, как бешеное. Кровь, вытекающая изо рта Талвани, была такой красной… Растекаясь по ткани, она темнела, и эти грязные пятна, мои трясущиеся руки, умирающий человек на песке – все это вызывало у меня тошноту и слабость. Перед моим мысленным взором в отчаянной безжалостной яркости проступали картины прошлого, которые я и так вижу каждую ночь,
до сих пор – каждую ночь,
пожалуйста,
не надо,
не надо опять,
я умоляю тебя,
я прошу…
– Помогите! Кто-нибудь, помогите! – закричала я, затравленно озираясь.
Помочь было некому.
Не сдавайся, Джерри.
Тяжело сглотнув, я запрокинула голову Тилваса назад и, зажав ему нос, накрыла его губы своими губами. Раз выдох. Два выдох. Теперь тридцать надавливаний на грудную клетку. Не шевелится. Раз выдох. Два выдох… Это должно делаться как-то так. Я играла это на сцене.
