Орден республики - [12]

— Это твой конь?

— Он самый, — снова настраиваясь на деловой тон, заверил Ашот.

— А может, ты украл его? — хихикнул лавочник.

Ашот понял: настал самый критический момент. И если он сейчас не убедит лавочника, ему уже никогда не удастся осуществить свой план. Он придал своему лицу самое презрительное выражение и даже сердито сплюнул.

— Тьфу! Я напрасно трачу время! Мне говорили — иди к попу, он даст двух ишаков, — сказал Ашот и решительно повернулся к выходу.

Он уже не видел, как у лавочника широко, словно собирались выкатиться, раскрылись глаза. Как он глотнул ртом воздух, точно рыба, выброшенная на берег, и протянул вслед за Ашотом руки. Но он услышал его голос:

— Подожди, дорогой! Зачем идти к попу? У святого отца и так всего много!

— Ему сам господь бог помогает! — вторила мужу толстая лавочница.

Ашот обернулся.

— Кто же нам, бедным людям, поможет? — схватил Ашота за руку лавочник. — Я теперь вспоминаю: у Черных камней всегда пасли табун.

— Так что будем делать? — спросил Ашот.

— Веди коня во двор, — сказал лавочник.

— А где ишак? — снова спросил Ашот.

— Он там уже давно тебя дожидается, — заискивающе улыбался лавочник.

Ашоту очень хотелось попросить у лавочника в придачу к ишаку еще немного колбасы и хлеба. Но он побоялся, что это вызовет подозрение и расстроит так великолепно совершенную сделку. И промолчал. А чтобы ненароком какие-нибудь слова по этому поводу у него не вылетели изо рта сами, крепко, до боли в зубах, сжал челюсти.

Когда Ашот завел во двор коня, лавочник так быстро закрыл за ним ворота, что было похоже, будто за ним гнались собаки. Он сразу же подвел коня к кормушке, насыпал в нее овса, стал гладить его шею и, кажется, совсем забыл об Ашоте. Он даже не оглянулся, когда Ашот повел со двора ишака. Но Ашоту было не до проводов. Ему все еще казалось, что лавочник вот-вот одумается, и он спешил убраться из села.

Женя встретила его за околицей.

— Где наш конь? — изумилась она.

— Теперь это — наш конь, — важно сказал Ашот.

— Как же мы поедем на нем? Он таков маленький…

— Ты поедешь, — объяснил Ашот.

— А ты?

— А я буду вас обоих погонять. А то вы и за неделю не доберетесь до своей Благодати.

Ашот помог Жене забраться на спину длинноухого «скакуна» и по-хозяйски хлопнул его ладонью по крупу:

— Шевелись, душа любезный! Нам еще топать и топать.

Ашот не знал, что когда он скрылся за поворотом, лавочник схватился за живот от смеха, как ему здорово удалось надуть мальчишку и почти задаром приобрести такого красавца скакуна. Но жена лавочника стояла в сомнении.

— Чему радуешься, конь-то и правда ворованный! Видно, что военный.

— Это сейчас видно! Ночью перекуем, пострижем гриву, поменяем узду и угоним в горы. Месяц-другой пройдет, тут и белые, и красные сто раз переменятся! Кто тогда его найдет?

— А я бы и ночи ждать не стала, — сказала лавочница. — Тропа в горы прямо за садом начинается…

— А… — лавочник отмахнулся от нее, как от назойливой мухи. — Свинья не выдаст, боров не съест.

Глава 7

За селом навстречу Жене и Ашоту протарахтела арба, прогнали овец, везли сено, шли женщины с большими кувшинами на плечах. Все это были мирные люди, занятые своими заботами и делами. И наверняка никто из них не желал зла ни Ашоту, ни Жене. Но они видели ребят, с любопытством их разглядывали, особенно по-городскому одетую Женю, так неумело сидевшую на спине ишака. Это очень не нравилось Ашоту. Женя явно не думала ни о какой опасности. И наверное, даже о бандитах забыла. Но он-то прекрасно понимал, что казаки не станут сидеть сложа руки, что они или уже начали их искать, или вот-вот рванут за ними в погоню. При этом они будут спрашивать всех встречных и поперечных, не попадались ли им в пути двое, лет по двенадцати, один оборванный, другая в модном городском платье и сапожках. И тогда любая из этих только что встреченных ими на дороге крестьянок, со страху не задумываясь, даст казакам все интересующие их сведения.

Ашот был бы рад свернуть с дороги снова в горы. Но, как назло, им не попадалось ни одной тропы. Он присматривался к окрестностям, ничего не находил и беспрестанно подгонял ишака. На душе у него было тревожно.

Женя молчала. Казалось, она всецело была поглощена своими мыслями. И вдруг Ашот услышал, как она всхлипнула. Он посмотрел на нее и увидел на ее щеках слезы.

— Чего ревешь? — сурово спросил Ашот.

— Есть хочу. — Женя размазала по лицу слезы.

— А я, думаешь, не хочу? — Ашот смягчился и подумал, что, пожалуй, все же зря не вытребовал у лавочника колбасы и хлеба.

— Я сутки в рот не брала ни крошки, — всхлипывала Женя.

— Я тоже, — сказал Ашот. Но воспоминания об этих сутках, за которые так много всего произошло, вернули его к мысли о том, ради чего он почти бежал сейчас по этой пыльной дороге, немилосердно нахлестывая ишака. В нем словно вдруг что-то оборвалось. И он продолжал уже совсем иным тоном: — Ну и что из этого? Мы с тобой здоровые! Катаемся, понимаешь, на свежем воздухе. А там люди гибнут. Раненые без воды мучаются!

Теперь пришла очередь недоумевать Жене.

— Какие раненые? О чем ты говоришь? — она уставилась на Ашота.

Он понял, что сгоряча выпалил лишнее. Но у него тоже силы были на исходе.