Орда - [59]

— Замолчи! — Юрий Всеволодич вскочил со скамьи и закричал. — Немедля выдвигаемся, исполчаем войска! Трубите поход!

— Обожди брат, охолони малость! — вслед за братом поднялся с лавки Святослав, слегка приобняв родственника. — Ответь, Военег, что с Суздалью?

— Сильно обезлюдевший и пограбленный мунгалами Суздаль тоже присягнул смоленскому князю! Кроме направления на Ростов, часть войск смолян двинулось на Юрьев и Переяславль. Но, что в тех городах сейчас происходят мне неведомо.

На продолжавшимся до вечера военном совете было решено не «пороть горячку» и начать выдвигаться к Ярославлю с завтрашнего утра. Идти порешили все вместе — конно и людно, остерёгшись разделять своё войско на части.

А меж тем мирное, по большей части, завоевание Суздальской земли шло своим ходом. Из Ростова Пятая рать Второго корпуса по льду реки Устье направилась к Угличу, также, сдавшемуся без боя. Углицкий князь Владимир Константинович со своей дружиной ускакал на север, чтобы соединиться там с Юрием Всеволодичем. Правда, до этого приснопамятного события, под перезвон колоколов, в Угличе было созвано вече, на котором «весь град» объявил о переходе под руку смоленского государя.

Оставшейся в Ярославле на хозяйстве воевода Юрий Иванкович за место отъехавшего к Мологе на сбор военных отрядов ярославского князя Всеволода Константиновича, в эту ночь почивал прямо на своём рабочем месте — в опустевшем княжеском тереме, там у него был отдельный закуток, в нём широкая лавка была укрыта мягкой периной. Воевода был разбужен за пару часов до рассвета пугающим мощнейшим громом, просто невозможным посреди зимы. Странный звук исходил от городских ворот. Воевода почему — то сразу подумал о смоленском князе. Недавно до него дошла весть о разгроме басурман под стенами Владимира появившемся невесть откуда смоленским войском. С этим известием он уже послал гонца к своему князю в Мологу. О том, что вои Смоленского князя во время боёв метают громы и молнии стало известно ещё пару лет назад. Вот и сейчас воевода проснулся от жуткого грома — кто как не смоляне могут устроить такое в разгар зимы? — мысленно задавал он сам себе вопрос во время своих скорых сборов.

Пока воевода поспешно одевался, особенно долго пытаясь влезть в тесные доспехи, с улицы то и дело громыхало, слышались звуки бьющих тетив луков и хлопки самострелов, сопровождаемые криками боли. Очень скоро весь этот уличный шум со стрельбой переместился во внутренние помещения детинца. «Видать вражеская конница прорвалась от городских ворот!» — подумалось, наконец облачившемуся воеводе. До него уже отчётливо доносились из коридоров незнакомые, чужие голоса, они кому — то кричали:

«Сдавайтесь! Бросай оружие! Руки вверх! Вяжи этим гридням руки, потом с ними разберёмся!» От этих обрывков фраз воеводу стало основательно потряхивать, страх всё более сгущался. Он вытащил из ножен меч, и ему вдруг почудилось, что его рукоятка стала замораживать всю его кровь. Осторожно шагая грузными, внезапно онемевшими ногами к выходу из светлицы, он вдруг услышал звук удара, и входная дверь резко распахнулась, ещё раз издав шум, столкнувшись со стоящим сбоку сундуком. Одновременно с этим прозвучал выстрел, низ живота вдруг похолодел, а потом стал заполняться тёплой кровью.

— Похоже, главного завалили, — произнёс чей — то простуженный голос.

— Етить воротить! — подал голос второй, — видать, ты Кулёмка воеводу здешнего наиглавного отметил!

Бойцы с довольными ухмылками посмотрели друг на друга. Из дверного проёма донёсся голос третьего:

— Сымайте с него броню, саблю, вяжите и волочите к остальным пленным. Нам есчо опосля надо помочь боярские подворья захватить!

Воевода пришёл в себя от сковавшего всё тело холода. Он разлепил глаза и осмотрелся, водя вокруг лишь одними затуманенными глазами. Первым делом взгляд его зацепился за окровавленное исподнее бельё, снизу всё залитое кровью. По сторонам молча сидели связанные городовые ополченцы, они в отличие от него, были в большинстве своём одеты. Всего же, на улице, прямо в снегу сидело более семи десятков человек, некоторые, как и он были ранены. Не помня себя от страха, из княжеского терема, под охраной смоленских пехотинцев, их войсковая принадлежность теперь уже стала для всех очевидной, выходили ключники, тиуны, писцы и прочий чиновничий люд — все с поднятыми вверх руками. После чего, по «рыку» командира смолян, одетым, как и все в надоспешник с чёрным перекрестием на жёлтом поле, дворские принялись дружно связывать друг другу руки.

Неожиданно воевода услышал из — за своей спины чей — то голос, который повелительным тоном приказал грозно рычащему смоленскому командиру отвести чиновный люд обратно в терем и запереть их всех в комнатах. После чего этот «заспинный» голос обратился ко второму начальному воину смолян, стерегущему ярославских ополченцев с редкими вкраплениями бояр, дворян, дружинников. Он сказал нечто странное, поначалу непонятое умирающему воеводе:

— Десятник! Отсортировать всех этих вояк! Бояр с их дружинами отдели от городского ополчения! Тяжелораненных добей! — последние слова прозвучали как смертный приговор для Юрия Иванковича.